Послышались осторожные шаги матери. Андрей взял учебник химии и прикрыл им книгу Льва Шейнина.
– Что читаешь? – поинтересовалась мать.
– Как видишь, химию.
– Покажи-ка дневник, химик.
Андрей протянул дневник. Мать полистала, вздохнула:
– Сплошные тройки.
– Ну почему? – возразил Андрей. – И пятерки есть, и четверки. По истории, по географии, по литературе, по физкультуре.
– А где двойки? Тебе что, двойки не ставят?
– Хорошо, получу двойки, если так хочешь, – согласился Андрей.
– Не верю я тебе, – сказала мать.
«В кого же мне быть лучше?» – подумал Андрей.
Мать пошла на кухню. Андрей проводил ее взглядом и начал соображать, как бы отомстить хрустальщику. Ничего путного в голову не приходило. Откуда Андрею было знать, что судьба уже распорядилась.
Когда очередь к хрустальщику иссякла, к приемному пункту подошли четверо пацанов лет четырнадцати-пятнадцати. Один остался стоять на стреме. Трое спустились в подвал. Один встал в дверях. Двое самых старших и крепких подошли к хрустальщику.
Тот сидел на стуле среди ящиков с бутылками, которые громоздились под самый потолок.
– Гони монету! – приказал пацан.
– Чего? – набычился хрустальщик. – Салага, ты на кого тянешь?
Другой пацан сказал твердо:
– С тобой люди говорили? Говорили. Тебя предупредили? Предупредили. Плати, урод!
Хрустальщик поднялся с шоферской монтировкой в руках.
– Сейчас заплачу.
Но он не успел даже толком замахнуться. Пацаны толкнули на него ящики. Бутылки с грохотом посыпались вниз. Хрустальщик упал, порезал руки об осколки, но тут же вскочил и бросился на пацанов.
Те кинулись к двери. Они готовы были сбежать, но на пороге выросли двое постарше с ножами, какими обычно режут свиней.
Они проткнули хрустальщика с двух сторон. Мужик издал стон, похожий на рев животного, и стал оседать на пол.
Один из старших обвел глазами пацанов:
– Ну чего стоите? Делайте!
Пацаны вытащили отточенные велосипедные спицы и принялись тыкать неподвижное тело хрустальщика.
Белый танец
Отец вошел в комнату, врубил на полную катушку радио и начал копаться в шкафах. Каждое утро он что-то искал, не находил, психовал, мешал спать. Есть такая болезнь – ангедония. Плохое настроение по утрам.
Диктор сказал сначала по-русски, а потом по-казахски, что время семь часов десять минут утра. И предложил послушать музыку Брусиловского. Из динамика полились звуки домбры.
«Какого черта этот Брусиловский сочиняет казахскую музыку?» – подумал Андрей и разлепил глаза. Рядом сопел на раскладушке девятилетний Славик. В кресле-кровати спал младший брат Валерка. Счастливый пукеныш, он еще не учился.
Андрей натянул одеяло на голову. Отец тут же сдернул.
– Вставай, хватит нежиться.
Славика, любимчика своего, пока не будил. Давал доспать.
В ванной Андрей продрал глаза. Глядя в зеркало, выпятил челюсть. Так он себе больше нравился, выглядел мужественней. Почистил зубы, поскреб отцовской бритвой щеки и подбородок. Эта чертова борода никак не хотела расти.
Отец распахнул дверь в ванную.
– Хватит рисоваться. Марш завтракать.
Андрей скорчил в зеркало рожу и дурашливо отдал честь.
Отец метал котлеты с картофельным пюре и шмыгал носом. У него было хроническое воспаление носоглотки. Мать ела, не поднимая глаз. Значит, уже поссорились.
– Почему композитор Брусиловский пишет казахскую музыку? – спросил Андрей.
– Нравится, вот и пишет, – сказала мать.
Отец поднял глаза.
– Видишь, что у него на уме вместо учебы? Следишь за ним? Дневник проверяешь?
– Проверяю, – отозвалась мать.
К дому подкатил автобус, отвозивший служащих на стройку. Отец торопливо допил компот и приказал матери:
– Глаз с него не спускай! – Тихо добавил, обращаясь к Андрею: – Завалишь экзамены – пеняй на себя. Снова на железку пойдешь шпалы ворочать.
Андрей перестал есть. Его мутило. Ну почему все вздрючки обязательно устраивать за едой?
Дверь за отцом захлопнулась. Стало легче дышать.
– Не превращай мою жизнь в ад, – с пафосом сказала мать.
– Для меня ад – школа, – ответил Андрей.
– Что ты себе внушил! – воскликнула мать. – Ты в такой школе еще не учился.
Кто спорит, новая пятиэтажная школа с высокими потолками, широкими лестничными маршами, большими классами была что надо. Только это ли главное?
Андрей подошел к окну. Вне дома отец был совсем другим: разговорчивым и добродушным. Вот и сейчас он стоял с мужиками у автобуса и, судя по их веселым лицам, рассказывал анекдот.
Рядом была стройплощадка, огороженная высоким забором с колючей проволокой. По углам на вышках уже топтались вертухаи, в основном «урюки».
Наконец-то, с большим опозданием, на машинах с высокими бортами привезли зэков. Лаяли овчарки, покрикивали конвойные. Люди шли мимо, никто не удивлялся. Зэки в городе были такой же частью жизни, как пыль или грязь.
В дверь позвонили. Пришла соседка Зойка Щукина. Глянула в зеркало в прихожей, вздохнула:
– Что-то я сегодня плохо выгляжу.
Поделилась последней новостью:
– Слышали? Хрустальщика убили.
– Кого? – не поняла мать.
– Приемщика стеклотары.
«Вот это да!» – удивился Андрей.
Мать всплеснула руками.
– Господи, что же это делается! За что его?
– Какое это имеет значение? – равнодушно обронила Зойка и вполголоса спросила Андрея: – У тебя сегодня снова гуляш по коридору?
Андрей почесал в голове.
– Хочешь, я тебя заложу? – прошептала Зойка.
– Валяй, – насмешливо отозвался Андрей.
– О чем шепчетесь? – спросила из кухни мать.
– Анна Сергеевна, – сообщила Зойка, – завтра 22 апреля, день рождения Ленина. А стенгазета не готова. Классная наша, Гипотенуза, рвет и мечет.
Мать появилась в прихожей.
– Не поняла юмора. Газета готова, Андрей вчера нарисовал.
– Покажи, – потребовала Зойка.
Андрей развернул лист ватмана. Зойка прыснула.
– Псих, ты зачем так Ленина изобразил? Он же у тебя на директора похож!
«И, правда, зачем я это сделал?» – подумал Андрей.