Обед был точно такой же, как в Англии: индейка со всевозможным гарниром, сытная запеканка с черносливом и пудинг с кремом.
— Вам не нравится еда? — спросил Брюс, заметив, что Грейс только делает вид, что ест.
— Боюсь, что в такую жару у меня совсем нет аппетита, — сказала она. — А запеканка, мне кажется, здесь совсем ни к чему, вы так не думаете?
— Рождественский обед есть рождественский обед, — объяснил Брюс.
Когда они встали из-за стола, к ним подошла женщина-администратор.
— В зале, позади ресторана, будут танцы, если это вас интересует, — сообщила она. — По случаю Рождества, как вы понимаете.
Грейс взглянула на Брюса. Он медленно покачал головой.
— Я… Я думаю… Я очень натрудил сегодня ногу, — сказал он. — А вы можете пойти. Там будет с кем потанцевать, и в гостинице парни будут вести себя вполне прилично.
— Да нет, я тоже лягу спать сегодня пораньше, — согласилась Грейс, испытывая непонятное ей разочарование, хотя она действительно устала.
— Прекрасненько. Тогда увидимся утром, — сказал Брюс. — У вас есть какие-нибудь планы на завтра?
И опять Грейс подумала, как ей вести себя с этим холодным, вежливым незнакомцем, которым вдруг стал Брюс, и ей захотелось опять увидеть, каким огненным человеком он может быть.
— Да, знаете… — проговорила она. — Я хотела бы увидеть крокодила…
И она с удовольствием увидела, как глаза его сверкнули, а на загорелом лице появилась недоверчивая усмешка.
— Постараюсь все устроить, — сказал он. — Спокойной ночи и счастливых сновидений. — Он дотронулся до края шляпы, подмигнул ей и ушел.
12
На следующее утро Грейс проснулась рано. Прохладный ветерок слегка шевелил белые занавески. Она надела простое цветастое хлопчатобумажное платье и спустилась к завтраку. Столовая была пуста. Пустынно было и на улице. Казалось, все в Кэрнсе отсыпались после празднования Рождества. Даже у официантки глаза были сонными, когда она заглянула в дверь обеденного зала, а затем вновь вернулась, неся заварной чайник.
— Вы будете завтракать сейчас?
— Да, пожалуйста, — сказала Грейс.
С плохо скрываемым недовольством официантка пошла на кухню. Грейс маленькими глотками пила очень крепкий чай, и вскоре официантка вернулась, неся на большой тарелке огромный бифштекс, на котором покоилась глазунья из двух яиц.
— О, господи, — сказала Грейс в ужасе, не веря своим глазам. — Я совсем не хотела ничего такого. Это слишком много.
— Это завтрак, — голосом, не допускавшим возражений, сказала официантка, со стуком ставя тарелку перед Грейс. Презрительно фыркнув, она вновь вышла, оставив Грейс один на один с яичницей. Одно яйцо она смогла осилить, а к бифштексу даже еще и не притронулась, когда появился Брюс.
— Как хорошо, что вы пришли, — с улыбкой сказала она ему. — Как раз вовремя, чтобы съесть этот бифштекс. Мне так не хотелось, чтобы он пропал.
— По правде говоря, я только что съел свой бифштекс, — сказал он. — Но я думаю, смогу заставить себя съесть и этот. А что вам в нем не понравилось?
— Да нет, все нормально, — ответила Грейс. — Просто я не привыкла есть на завтрак по пол-коровы.
Он рассмеялся:
— Вам следует привыкнуть к этому, — здесь другого на завтрак не подают.
Она вздрогнула и подвинула свою тарелку к нему. Брюс быстро расправился и с бифштексом, и со вторым яйцом.
— Я просто не понимаю, почему вы не полнеете, — сказала она.
— Моя мама всегда говорила, что я — ходячее мусорное ведро, — усмехнулся он в ответ. — Я всегда мог съесть все, что угодно… кроме разве что той отвратительной пищи, которую готовили в «Святой Катерине». Я думаю, что если бы этот рисовый пудинг послали в Германию, война окончилась бы на пару лет раньше.
Грейс была рада вновь видеть в нем прежнего Брюса, и они улыбнулись друг другу. Однако внезапно Брюс снова словно отдалился от нее.
— Так вы по-прежнему хотите найти вашего крокодила? — спросил он.
— Да, конечно.
— Я тут поспрашивал, и мне кажется, лучшее место для него — это маленькая протока милях в четырех к северу от города. Рубщики тростника из моего пансиона говорят, что там есть один, футов двадцать в длину. Они одолжат нам свой фургон — сами-то они не в состоянии куда-нибудь сегодня ехать.
— Отлично, — сказала Грейс. — Как вы думаете, в отеле нам смогут дать с собой что-нибудь на ленч?
— Я уверен, у них осталось достаточно холодной индейки, — сказал он. — Можете пойти и попросить, а я пока займусь фургоном.
К тому времени, как Грейс вышла из гостиницы, неся в руках корзину, еды в которой, казалось, хватило бы на целую армию, Брюс уже ждал ее.
— Карета подана, мадам, — усмехаясь, оповестил он, указывая на простую крестьянскую телегу, запряженную коренастой лошадью. — Это лучшее, что я мог достать за такой короткий срок, — извиняющимся тоном добавил он.
— Она очень хорошо смотрится, — сказала Грейс.
Он взял у нее из рук корзину.
— Послушайте, что это у вас здесь такое?
— Ленч, — ответила она. — Они, очевидно, подумали, что меня нужно подкормить.
— Вы как раз такая, как нужно, — заметил он, и мгновение неотрывно смотрел на нее. Затем, решительно повернувшись, он поставил корзину на телегу и помог забраться ей.
Они медленно тронулись в путь по пустынной главной улице. Копыта лошади мерно и глухо ударялись об оранжевую землю, и вскоре они оставили позади городок и все его дома. Дорога сузилась до размеров колеи, разделяющей поля гигантского сахарного тростника, в котором громко стрекотали цикады и квакали лягушки. Солнце палило неимоверно, и под его лучами от придорожных канав поднимались испарения. У Грейс закружилась голова, все плыло перед глазами, и, сняв шляпу, она попыталась было обмахиваться, но поток воздуха словно шел из печи.
— У протоки будет прохладнее, — сказал Брюс.
Грейс обратила внимание на то, что у него даже испарина не выступила. Сама же она была очень рада, когда им встречались островки тени, отбрасываемой высокими деревьями, раскиданными то тут, то там по обочине дороги. Особенно ей понравилось одно из них, усыпанное крупными большими цветами. Но тут один из цветков точно стал перепрыгивать с ветки на ветку, и она подумала, уж не галлюцинации ли это у нее начались от жары. Тут все цветы разом сорвались с веток с громким криком и улетели.
— Попугаи, — заметил Брюс, предвидя ее вопрос.
Там, где поля тростника кончались, через мутный коричневый ручеек был перекинут деревянный мостик. Брюс остановил лошадь перед ним.
— Отсюда мы идем пешком, — сказал он.
Спрыгнув с телеги, он протянул руки, помогая ей спуститься. Она заметила, что как только она ступила на землю, он тут же отпустил ее руку.