Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - читать онлайн книгу. Автор: Харриет Джейкобс cтр.№ 56

Брат приехал в Нью-Йорк в среду. Адвокат Хоппер посоветовал отправиться в Бостон по Стонингтонскому маршруту, поскольку в этом направлении ездит меньше южан. Миссис Брюс велела слугам говорить всем интересующимся, что я прежде жила у нее, но уехала из города. Мы благополучно добрались до парохода «Род-Айленд». На этом корабле были в команде цветные матросы, но я знала, что цветных пассажиров не допускают в каюты. Мне же было весьма желанно уединение, которое давала каюта, и не только из-за зябкого ночного воздуха, но и чтобы избежать чужих глаз. Адвокат Хоппер ждал нас на борту. Он переговорил со стюардессой и попросил, как особого одолжения, чтобы она обращалась с нами хорошо. Мне же сказал:

– Поскорее идите и переговорите с капитаном сами. Возьмите дочку, и, я уверен, он не позволит ей спать на палубе.

С этими добрыми словами и прощальным рукопожатием он удалился.

Пароход вскоре отчалил, стремительно унося меня прочь от дружелюбного дома, где я надеялась найти безопасность и покой. Брат переложил покупку билетов на меня, полагая, что мне, возможно, улыбнется бо́льшая удача, чем ему. Когда стюардесса подошла, я уплатила названную сумму, и она дала мне три билета с обрезанными уголками. Изображая наивную простушку, я сказала:

– Вы ошиблись, я просила у вас билеты в каюту. Я никак не могу согласиться спать на палубе с маленькой дочерью.

Она заверила, что никакой ошибки нет, пояснив, что на некоторых маршрутах цветным людям действительно разрешено спать в каютах, но не на этом, который часто выбирают богачи. Тогда я попросила проводить меня в каюту капитана, и она пообещала сделать это после чая. Когда настало время, я взяла Эллен за руку и пришла к капитану, вежливо попросив его поменять наши билеты, поскольку нам было бы неудобно на палубе. Он сказал, что это против порядков, но проследит, чтобы нам достались койки внизу, а также постарается приобрести удобные места в поезде. В последнем он не уверен, но непременно поговорит об этом с кондуктором, когда пароход прибудет на место. Я поблагодарила его и вернулась в женский салон. Позже капитан пришел и сообщил, что кондуктор плывет на его судне, что он переговорил с ним и тот пообещал о нас позаботиться. Меня очень удивило такое доброе отношение. Не знаю, что было причиной – то ли приятное личико моей дочки завоевало его сердце, то ли стюардесса догадалась по манере адвоката Хоппера, что я беглянка, и замолвила словечко.

Когда пароход прибыл в Стонингтон, кондуктор сдержал обещание и проводил нас в первый вагон, ближайший к паровозу. Он попросил занять места рядом с дверью, но, когда прошел дальше, мы отважились пересесть в другой конец. Никакой грубости в наш адрес не последовало, и мы благополучно добрались до Бостона.

Следующий день после прибытия был одним из счастливейших в моей жизни. Я чувствовала себя так, словно ускользнула от преследования гончих псов; и впервые за много лет дети были со мной. Они очень радовались воссоединению, весело смеялись и болтали. Я смотрела на них с переполненным чувствами сердцем. Каждое движение доставляло мне радость.

Я не чувствовала себя в безопасности в Нью-Йорке и приняла предложение одной подруги разделить расходы пополам и вместе снять дом. Я написала миссис Хоббс, что Эллен должна получать образование и потому ей следует остаться со мной ради этой цели. Она стыдилась того, что в своем возрасте не умела читать и писать, так что вместо того, чтобы сразу послать ее в школу вместе с Бенни, я наставляла ее сама, пока не подтянула до уровня средних классов школы. Зима прошла в приятных хлопотах: я была занята шитьем, а дети – учебниками.

Весной пришла печальная весть. Миссис Брюс умерла. Никогда больше на этом свете не увижу я ее милого лица, не услышу сочувственного голоса. Я потеряла превосходного друга, а маленькая Мэри лишилась нежной матери. Мистер Брюс хотел, чтобы девочка погостила у одной из родственниц ее матери в Англии, и выразил желание, чтобы я позаботилась о ней. Маленькая сиротка привыкла и привязалась ко мне, и я подумала, что она будет счастливей под моей опекой, нежели с какой-нибудь незнакомкой. Кроме того, таким образом я могла заработать больше, чем шитьем. Так что я отдала Бенни в подмастерья к ремесленнику, а Эллен оставила со своей подругой, чтобы она продолжала ходить в школу.

Мы отплыли из Нью-Йорка и прибыли в Ливерпуль после приятного морского путешествия, занявшего двенадцать дней. Оттуда сразу отправились в Лондон и поселились в отеле «Аделаида». Ужин в нем показался мне менее роскошным, чем те, которыми потчевали в американских гостиницах. Но положение мое было неописуемо более приятным. Впервые в жизни я оказалась в таком месте, где со мной обращались соответственно должности, невзирая на цвет кожи. Мне казалось, что с груди разом сбросили тяжелую каменную плиту. Разместившись в уютном номере с дорогой маленькой подопечной, я ложилась спать, впервые ощущая восхитительное осознание чистой, неподдельной свободы.

Поскольку я была постоянно занята заботами о ребенке, у меня было не много возможностей узреть чудеса этого великого города, но я наблюдала за потоком жизни, струившимся по его улицам и поразившим меня непривычным контрастом к застою, царившему в наших южных городках. Мистер Брюс, собираясь провести несколько дней у друзей в Оксфорд-Крисчент, решил взять дочь с собой, и мне, разумеется, необходимо было сопровождать ее. Я много слышала о систематическом методе английского образования и всей душой желала, чтобы дорогая Мэри попала в самую гущу этого оазиса благопристойности. Я пристально наблюдала за ее маленькими подругами по играм и их няньками, готовая брать уроки в науке хороших манер. Маленькие англичане показались мне более румяными, чем американские дети, но я не видела, чтобы одни сильно отличались от других в иных отношениях. Они были такими же, как все дети, – иногда послушными, а иногда проказливыми.

Далее мы поехали в Стивентон в Беркшире. Это был маленький городок, как говорили, беднейший в графстве. Я видела мужчин, трудившихся в полях за шесть или семь шиллингов в неделю, и женщин, работавших за шесть-семь пенсов в день, при этом платить за кров и еду они должны были сами. Разумеется, они жили в самых примитивных условиях; по-другому и быть не могло, если заработка женщины за целый день не хватало на покупку фунта мяса. За жилье платили очень мало, и одежда была сшита из самых дешевых тканей, хотя за те же деньги в Соединенных Штатах можно было приобрести намного лучшую материю. Я много слышала об угнетении бедных в Европе. Многие люди, которых я видела вокруг, принадлежали к числу беднейших из бедняков. Но когда я бывала в гостях в их маленьких домиках с соломенными крышами, мне казалось, что положение даже самых нищих и самых невежественных намного превосходило положение самых любимых рабов в Америке. Они тяжко трудились, однако им не приказывали выходить на работу, когда еще не померкли на небе звезды; их не гнал в зной и в холод надсмотрщик, помогая себе плетью, пока звезды не засияют вновь. Их дома были скромны, но они были защищены законом. Никакие высокомерные патрульные не могли заявиться к ним под покровом ночи и сечь их плетями в свое удовольствие. Отец семейства, закрывая дверь домика, чувствовал себя в безопасности в окружении семьи. Никакой хозяин или надсмотрщик не мог прийти и отобрать у него жену или дочь. Они вынуждены были расставаться, чтобы заработать на жизнь, но родители знали, куда направляются дети, и могли общаться с ними при помощи писем. Родственные связи мужа и жены, родителя и ребенка были слишком священны, чтобы самый богатый аристократ в стране мог покуситься на них безнаказанно. Многое делалось для просвещения бедных людей. Для них были учреждены школы и действовали благотворительные общества, старавшиеся облегчить их положение. Не было закона, воспрещавшего учиться читать и писать, и, если они помогали друг другу читать Библию, им не грозило получить за это тридцать девять плетей, как мне и бедному благочестивому старому дядюшке Фреду. Я повторяю, самые невежественные и самые обездоленные из этих крестьян находились в положении, в тысячу раз лучшем, чем самый балованный американский раб.