Шкаф с кошмарами - читать онлайн книгу. Автор: Олег Кожин cтр.№ 102

Лучше всего я помню живот, хирургически-аккуратный разрез, вспоровший гладкую кожу справа, под ребрами. С виду совсем неопасный, крови вылилось немного. Но, вот незадача, через эту небольшую пробоину из Ольги выпорхнула жизнь. Патологоанатом, не отводя взгляда, рубанул правду-матку. Почему-то считается, что полицейским можно говорить любую дичь, не смягчая. Привыкшие, дескать, огрубевшие шкурой и душой. Через этот разрез убийца удалил моей жене печень. Так и сказал «удалил», словно проштрафившегося игрока с поля. И да, Ольга в тот момент еще была жива.

А дальше словно в тумане. Я действительно с двух ударов «удалил» патологоанатому передние зубы, или это было в каком-то фильме? Вроде бы человек не виноват, да и вспышки гнева мне не свойственны. Но разодранные воспоминания хранят громогласный вопль: «Отставить! Капитан, отставить, я сказал!», чьи-то руки, удерживающие меня, и отрезвляющую боль в костяшках.

Капитан… Они подходили ко мне вереницей, безликой шеренгой, упакованной в одинаковую форму, убеждали держаться, клялись, что не видать им ни сна ни отдыха, покуда мерзавец не будет пойман, и почему-то называли меня просто капитаном, словно я уже тогда лишился имени. А может, и это мрачное паломничество я тоже видел в каком-то старом фильме. В фильме про Убийцу Зеленоглазых Блондинок.

Хотя с именем, похоже, правда. Я действительно его лишился в то лето. Навсегда потерял между страницами ненужного паспорта. Уже лет десять, как мне не доводилось общаться с людьми, которым бы понадобилось мое имя. «Мужчина», в сумерках даже «молодой человек», изредка нейтральное «уважаемый» – вот во что я превратился. Меня даже патрульные не останавливают. Видимо, чувствуют во мне пусть бывшего, но своего.

Иногда я спрашиваю себя, сколько в том деле было реальных доказательств моей невиновности, а сколько покровительства полицейского братства? Судите сами: тело обнаружил я, в квартире ни одного чужого отпечатка, только мои и Ольгины, следов взлома нет, окна и двери заперты, да и шестой этаж, кто там в эти окна полезет. Когда приехала опергруппа, я перемазался в крови. Знал, что нельзя, но не мог выпустить Ольгу из объятий. А когда я все же отпустил ее и пошел открывать дверь, то – и это я помню абсолютно точно – вместе с повседневным замком я повернул еще и внутреннюю завертку. По сути, снял засов, запирающий дверь изнутри.

Изнутри, понимаете?

* * *

Скотч решает множество проблем, но вряд ли его создатель мог угадать, как еще люди будут использовать это, кроме шуток, эпохальное изобретение. Фрагментарно Ира напоминает мумию. Приматывая ее к креслу, я не пожалел липкой ленты. Икры девушки срослись с деревянными ножками, предплечья с подлокотниками, грудь перехватывают многочисленные полосы. Можно шевелить головой и… указательным пальцем правой руки.

– Попробуй, – мой голос тих и терпелив. Голос хорошего полицейского. Время плохого еще не пришло.

Ира откидывает голову, чтобы хоть так оказаться как можно дальше от меня. Из-под сомкнутых век выкатываются крупные прозрачные слезы. Вот ведь… сколько в ней жидкости, хотелось бы мне знать? Как можно реветь час без остановки?

– Давай же, – настойчиво прошу я.

Указательный палец дрожит. И все же несколько раз с силой стучит по подлокотнику.

– Умница. Вот умница.

Времени катастрофически мало – я чую это, как пес чует волчью стаю. Расти у меня на спине шерсть, стоять бы ей дыбом.

– Запомни, будет всего одна попытка. – Из-под добренькой личины на мгновение выглядывает злой полицейский. – Не просри шанс, Ира. Иначе сдохнешь. Чудовище вывернет тебя наизнанку.

Кот, имени которого я так и не узнал, трется о мои ноги. Не препятствую, пусть лучше от меня пахнет лживым, беспринципным куском меха, чем человеком. Привычным круговым движением я приматываю к подлокотнику включенный мобильный телефон с горящим экраном.

Экран настроен на постоянную работу, он не заснет и не отключится. На экране темнеет заранее выбранный номер. Достаточно нажать пиктограммку с зеленой трубкой.

Единственный номер во всей записной книжке.

Мой номер.

* * *

Когда я нашел взаимосвязь, то всерьез думал покончить с собой. Первые год или два, а может, месяц-другой. Да это и не важно. В фильме про Убийцу Зеленоглазых Блондинок на стене в полицейском участке всенепременно висела бы пробковая доска с фотографиями, вырезками из газет, цветными офисными гвоздиками и корабельными снастями ниток, ведущих к таинственной фигуре в центре. Я тоже завел такую доску, только у себя в голове. Тогда тренированная память бывшего следователя еще не сбоила с такой силой. И будь я проклят, – впрочем, я и так проклят, отнюдь не фигурально, – но, сколько бы я ни раскладывал факты, под каким бы углом ни смотрел, у таинственной фигуры в центре схемы проступало мое лицо.

К этому я пришел далеко не сразу. Успел пережить увольнение из органов, болезненный разрыв с родней, забвение друзьями и коллегами. Мы стараемся не думать об этом, но большинство из нас ничем не лучше моллюсков. Наши крохотные мирки-раковины вполне нас устраивают, и даже если когда-нибудь и выбросит в другой мир, то случится это исключительно по воле волн. А швыряло меня будь здоров, где уж там уследить за старыми, резко обесценивающимися связями?

Конечно, расследование ни к чему не привело. Сослуживцы мои, надо отдать им должное, рыли землю, перевернули с ног на голову город и всю республику, да только впустую. К тому же времена стояли непростые. Девяностые, даже на излете, успели поломать немало жизней, а кого-то догоняли и в нулевых. Все эти отмороженные братки из преступных группировок с названиями, напоминающими дачные кооперативы, ветераны Чечни, ушедшие в криминал, отбитые горцы, получавшие натуральный боевой опыт под руководством инструкторов из Штатов. Не все они сгинули, смолотые жерновами смутного времени. Изредка кто-то всплывал, не окончательно переваренный вечно голодной утробой пенитенциарной системы, и пытался вершить месть. Некоторым удавалось. Возможно, говорили мне следаки, пряча глаза, этот случай как раз из таких, и вновь предлагали вспомнить, кому я успел насолить. Да и, в конце концов, нельзя сбрасывать со счетов какого-нибудь залетного Чикатилу.

Конечно, я копал параллельно. «Ты не сможешь быть объективным! Я передаю это дело Хадсону!» – восклицает усатый начальник в серой от пота рубашке, с тонкими подтяжками и садо-мазо-бандажом оперативной кобуры, выглядывающей из-под мышки. «Со всем уважением, да пошли вы в задницу, сэр!» – молодой коп, только что потерявший жену, с достоинством кладет на стол индивидуальный жетон. Не так красиво, конечно… уже тогда я был каким угодно, только не молодым. Кажется, я был изрядно пьян. Причем не первый день. Но я таки привел себя в порядок, отлежался, отпоил себя минералкой, затеплил фитиль ненависти и начал копать параллельно.

Воспоминания тех дней подернуты белой взвесью вроде раздерганной ваты, с помощью которой моделисты изображают пороховой дым над бутылочными корабликами. И это вовсе не из-за моей дырявой памяти. Я выходил из автобуса в Калуге, удивленно оглядывая заспанными глазами утренний вокзал. Просыпался в маршрутке, трясущейся под Красноярском. Недоуменно оглядывался в Подольской электричке и тихо охреневал на борту лайнера Москва – Сахалин.