Шкаф с кошмарами - читать онлайн книгу. Автор: Олег Кожин cтр.№ 100

Навредить кому? Кольцов-старший похолодел, поймав себя на этой мысли. Резкая дрожь прошила тело, заставив зубы изумленно лязгнуть. Откуда мысли-то такие? Кому может навредить свет? Воображение тут же услужливо подсунуло картинку: бледный, завернутый в плащ Дракула поднимается из гроба. Хмыкнув, Сергей мысленно обозвал себя дураком. Вот ведь, лопух великовозрастный, нагнал жути! Просто батареи садятся. Когда этот фонарь заряжали-то последний раз? Опустившись на четвереньки, Кольцов свободной рукой откинул в сторону свесившееся на пол одеяло. Луч моментально потонул в глубине уходящего в какие-то невообразимые дали лаза. Подрагивая во внезапно вспотевшей ладони, фонарь мазками оставлял светлые следы на сырых земляных стенах. Свет тут же жадно пожирался чернильной тьмой.

Шумно выдохнув, Сергей подался вперед. Лаз оказался нешироким – взрослый человек едва протиснется – и, судя по всему, свежим – комья земли казались влажными на вид. Сергей осторожно коснулся стенки пальцами. Подушечки тут же стали мокрыми.

Вытянув руку с фонарем, глава семейства попытался разглядеть, куда уходит подкоп, который постепенно становился шире и выше. Сергей настолько увлекся изучением таинственного хода, что не сразу заметил, как от мягкого, неутоптанного земляного пола отделился кусок угольной тьмы – странный изломанный силуэт. Кольцов лишь вздрогнул и зажмурился от неожиданности, когда это, пахнущее мокрой шерстью и дохлыми кошками, бросилось вперед, резким рывком втянув добычу внутрь темного, уходящего вниз тоннеля. Фонарь выпал из разжавшихся пальцев и, мигнув на прощание, погас окончательно.

Страха не было. Кольцов скорее испытывал удивление. И еще непонимание, почему дурацкий сон все никак не закончится. И совсем немного раздражение – уж больно мерзко хихикало несущее его косматое нечто. Чувствуя, как сильные жилистые руки-лапы, разрывая когтями беззащитную, такую тонкую кожу, тянут его во тьму, Сергей услышал, как из спальни, где остались Пашка и Галя, раздались истеричные крики насмерть перепуганных женщины и ребенка. Услышал и наконец-то задрожал от ужаса.

Он хотел закричать, но лишь булькнул горлом и только тогда осознал, что уже несколько секунд, как оно превратилось в брызжущую кровью открытую рану.

Перед глазами стремительно темнело. Сергей уже не пытался кричать и только прислушивался к тому, как вытекает из него кровь. Не в силах ускорить собственную смерть, он отсчитывал секунды и мгновения, страшно боясь не успеть умереть до того, как тварь начнет пожирать его, еще живого. Смотреть в застывающие глаза и вырывать из тела дымящиеся в прохладном воздухе пещеры куски мяса. Но еще больше он боялся, что где-то, вне здесь и вне сейчас, точно такая же тварь тащит по точно такому же тоннелю кричащих от ужаса Галю и Пашку.

Потому что оно вечно сидит под миллионами миллионов кроваток, коек, диванов и просто выжидает, когда в него поверят…

…под миллионами миллионов кроваток…

…одновременно.

В кино и книгах связь между преступлениями обнаруживается легко и непринужденно. Серийные убийцы всегда оставляют метку, своеобразную подпись художника, чтобы у главного героя не возникло сомнений в том, что он идет по верному следу. В кино взмыленный патрульный ворвется в полицейский офис и взволнованно доложит:

– Капитан, у реки найден труп зеленоглазой блондинки! Второй за четыре года!

И проспиртованный седой капитан, которому осталось три месяца до пенсии, побледнев, скажет:

– Боже милостивый, это же Убийца Зеленоглазых Блондинок!

Чушь. Ересь. В реальности вы никогда не поймаете серийника, если он этого не хочет. Просто потому, что далеко не все уносят деталь туалета для коллекции или суют в рот покойнику редкую бабочку. И еще потому, что только клинический идиот будет подкармливать личного темного демона рядом со своим домом. Это как неписаный цыганский кодекс не воровать там, где живешь.

Другой город – чужие охотничьи угодья, незнакомые, опасные. Они требуют времени, изучения и удвоенной осторожности. Но если серийник умен – а он умен, не сомневайтесь! – хитер – а серийники полны звериной хитрости! – и способен хотя бы частично контролировать изматывающую жажду смерти, что нашептывает ему на ухо фантазии, полные крови и крика, – то ни один даже самый гениальный следователь не свяжет убийство зеленоглазой блондинки в Самаре с аналогичным случаем в Архангельске. Хотя бы и потому, что просто не узнает о нем.

Вот, скажем, мой случай. Одна жертва раз в три месяца. Четыре жертвы в год. В масштабах огромнейшей страны – ничтожно мало. Четыре кусочка сахара на тысячелитровую цистерну воды. Никто и не заметит. Как связать между собой не только эту четверку, но и всех остальных, что погибли за долгие годы, в единый мрачный след из крестов и надгробий? Особенно если у жертв разный возраст и размер груди, а по цвету волос они варьируются от платиновой блондинки до жгучей брюнетки. Ничего общего. Разве что все они женщины… В отсутствие иных зацепок упертому следователю сойдет и такая. А если есть ниточка, то и клубок рано или поздно распутается до конца. Правда, тут, как в страшной сказке, цена может оказаться непомерно высокой.

В моем случае это произойдет уже совсем скоро. Сколько веревочке ни виться… Я балансировал на грани тринадцать долгих лет. Время сожрало карьеру в полиции, молодость, здоровье, силу, и все равно осталось голодным. Разум пока держится, ускользает от сточенных зубов Хроноса. Ну, мне так кажется. Я уже не так резок и вынослив, как раньше, и это понятно. Но я все чаще задумываюсь о том, верный ли путь я выбрал, а это, как мне кажется, подход разумного человека. И при этом – кривая дороженька. Нельзя сомневаться. В себе сомневаться нельзя.

Завтра годовщина, и, как всегда в такие дни, воспоминания особенно ярки. Я помню безжизненные пластиковые глаза, похожие на бильярдные шары в обрамлении щеточек ресниц. За тринадцать лет я видел уйму трупов и могу твердо сказать – глаза всегда пусты. Все якобы застывшее в них – ужас, удивление, боль – все то, что так любят живописать литераторы, – на самом деле увековечивается мимикой. Глаза же становятся пустыми, потому что из них уходит душа.

Я помню тело, кукольно-неживое, подломившее под себя колени, разбросавшее локти в подобие свастики. Каштановые волосы, блестящие, недавно окрашенные, художественно разбросаны по ковру. Багряная струйка, засохшая в углу приоткрытых алых губ. Она куда-то собиралась. Столько времени прошло, я уже и не вспомню. Мы только-только вернулись из Турции – первый совместный отпуск, первый раз за границей, – и Ольга была шоколадная от загара. Красивая. Поломанная. Мертвая. И я ползу к ней, впиваясь пальцами в ковер.

Помню все, кроме лица Ольги. Ольга – моя жена. С нее все началось.

По крайней мере, для меня.

* * *

Ира живет в пятиэтажной хрущобе, на третьем этаже. Подъезд чистенький, тихий, большинство соседей – пенсионеры. Зимой они смотрят ящик на повышенной громкости и выползают до магазина или в поликлинику, а сейчас, в разгар лета, безвылазно сидят на дачах. Подъезд божественно прохладен и пуст. Лифта, конечно же, нет, но за три часа никто так и не нарушил тишину каменных ступеней. Лишь раз хлопнула входная дверь, и кто-то долго возился внизу, кажется, принесли почту.