Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ципко cтр.№ 78

Людей с пассивным, нерасчлененным сознанием и вчера, и сегодня легко обмануть. Вчера – соблазнить картинками грядущего коммунистического равенства, сегодня – повышением зарплаты в два раза. Кстати, как мельчают и соблазнители и их посулы!

Понятно, что всему виной наша история, столетия крепостничества, когда от воли, сознания, выбора отдельного человека ничего не зависело, когда практически вся твоя жизнь, твоя доля и доля твоей семьи зависели от прихоти барина, от того, был он «добрый барин» или «злой». Сама по себе крепостническая система не могла не деформировать сознание масс.

Приходится говорить о вещах банальных очевидных, но о вещах, о которых забыли в то время все – и перестройщики и их оппоненты.

В России не было практически ни одного условия, из которого выросла европейская демократия, европейская политическая культура, основанная на осознании своих коренных интересов, на умении сорганизоваться для их защиты, умения создать институты, могущие обеспечить основы общественной жизни. У нас не было классического ремесленника-частника, у нас не было гильдии, у нас не было классического европейского города как института самоорганизации свободных собственников. Развитие частной собственности и частного индивидуального интереса, спровоцированное реформами Александра II, было прервано первой мировой войной.

Хотя, на мой взгляд, необходимо видеть качественное различие между отсталой, но все же естественно развивающейся Россией, и советской системой, которая была утопией власти, продуктом эксперимента. Одно дело – просто отставать от Запада в развитии институтов гражданского общества, совсем другое – «мы новый мир построим».

Но надо видеть, что советская система усугубляла все коренные пороки российской политической культуры. Все дело в том, что в рамках плановой системы, основанной на общественной собственности, вообще изначально блокируются все возможности для формирования и самостоятельного мышления, и инициативы, и ответственности человека за свое благосостояние. О какой-либо самостоятельности мышления не может быть речи, ибо все, что делается, происходит по указанию классиков «единственно верного и великого учения», предначертавших все основы устройства экономики и политической жизни. Банально, но это надо помнить: советская система вырастает благодаря физическому уничтожению всех сомневающихся, всех, способных к самостоятельному мышлению. Надо помнить, что в рамках советской системы наибольшие шансы на успех, на карьеру был у тех, кто не обладал задатками личности или самостоятельного мышления, или кто умело скрывал свое собственное мнение.

Единственной сферой жизни, сферой деятельности, где было сохранено право на поиск, на инициативу, на самостоятельное мышление, были естественные науки, инженерная мысль. Да и здесь не обходилось без абсурдов, без вмешательства единственно верного учения. Расправа с генетикой, с космонавтикой – тому пример.

В любом случае очевидно, что советское плановое производство, основанное на общественной собственности, глушило, тормозило потребность к поиску, к самостоятельности у подавляющей части простых исполнителей. Вот почему бывший советский рабочий или бывший советский колхозник не были готовы не только к какому-либо политическому творчеству, но и к какой-либо хозяйственной инициативе. Вот почему слом колхозной системы и разрушение бывшего советского промышленного производства не привели ни к массовому росту фермеров, ни к массовому росту класса ремесленников. Как выяснилось, реставрация частной собственности опоздала по крайней мере на два поколения. Новый НЭП дал бы результаты, если бы Сталин его оживил после войны, когда еще были живы крестьяне, знавшие, что такое частная собственность на землю.

Трудно создавать гражданское общество, создавать эффективное, рыночное хозяйство в обществе, где на протяжении трех поколений подавлялись все те чувства, инстинкты, на которых держится нормальное общество. Советская система подавляла не только инициативу, но и потребность к сбережению, к накоплению. Гарантии умеренного, равного благосостояния, гарантии труда, конечно, являлись благом. Но они отучали думать о завтрашнем дне. Сама советская система, где дело производственных накоплений было исключительно государственным делом, стимулировала привычку жить сегодняшним днем. Мы действительно жили, как птицы небесные, надеясь, что будет день и будет пища.

Когда дело организации производства и организации жизни людей было исключительно государственным делом, сама способность, потребность к самоорганизации, личная активность, связанная с организацией среды обитания, с организацией своего быта, жилища, отмирали. Этого, кстати, не понимала не только команда Горбачева, которая делала ставку на «живое творчество масс», но и радикальная демократия, требующая немедленного перехода земли в частные руки, немедленной приватизации государственных предприятий.

Как выяснилось, земля подавляющей части нынешних постсоветских крестьян не нужна. И проблема не только в том, что не было и нет до сих пор экономических и социальных механизмов, обеспечивающих труд фермера, нет защиты от рэкета, нет дешевых кредитов, нет системы страхования крестьянина от неурожая, нет техники, сориентированной на фермера. Проблема в том, что за годы советской власти инициативный, крепкий крестьянин был уничтожен как класс, как порода людей. И до коллективизации крепких крестьян в отдельных районах Нечерноземья России было не более 15–20 процентов. А теперь их просто нет. Только сумасшедший сейчас в России в состоянии работать на своем поле от зари до заката, вкладывать свои и без того малые сбережения в технику, в землю, не зная, что она отдаст завтра, сумеет ли он сохранить урожай и т. д. Как выясняется, семьдесят лет коммунистической власти укрепили и без того крепкое в России натуральное, потребительское отношение к труду, когда человек производит столько, сколько ему нужно для пропитания. И сейчас, как и в советское время, миллионы крестьян, жителей мелких городов, владельцев дач гнут спину на своих участках. Но мало кто из них работает на рынок, мало кто думает о расширении своего производства. Как правило, производят картошки, капусты, моркови и т. д. ровно столько, сколько нужно для пропитания своей семьи. И не больше. Коммунизм укоренил психологию натурального хозяйства. И на этой почве очень трудно выращивать современный рынок, культуру интенсивного труда.

Только наши сумасшедшие, совершенно утратившие разум «реформаторы» могли надеяться на то, что можно создать полноценный рынок в условиях русской смуты. В условиях смуты возможен только тотальный грабеж.

Необходимо все же признать, что основная вина, основная ответственность за нынешний раздрай в хозяйственной жизни, основная вина за разложение, деградацию значительной части бывших рабочих и крестьян лежит не на реформаторах и приватизаторах, а на коммунистическом эксперименте, который отнял у России не только миллионы человеческих жизней, но и многие производственные, духовные ресурсы.

Маркс и его последователи, которые вслед за Прудоном повторяли «собственность – это кража», видели, живописали многие пороки страсти к деньгам, обогащению, живописали всю грязь, порожденную частной собственностью, борьбой за нее. Но они не видели, не хотели видеть, что частная собственность играла и играет огромную цивилизационную роль, является важнейшим фактором социализации личности. Собственность, конечно, вместе с христианством, создала внутреннего сторожа, который хранит человечность в человеке. Собственность, сохранение и приумножение собственности побуждает к систематическому труду, как правило побуждает к самоограничению, к разумному образу жизни, к обузданию лени и т. д.