Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ципко cтр.№ 75

Справедливости ради надо признать, что в московской интеллигентской среде, особенно в НИИ, которые обслуживали ЦК КПСС, и особенно в нашем институте – ИЭМСС АН СССР, был, давно сформировался запрос на просвещенного руководителя КПСС, с которым можно сотрудничать, которому можно было посылать все свои идеи и соображения. И надо помнить, что еще за несколько лет до прихода Горбачева к власти, уже в начале восьмидесятых, мои коллеги из аграрного сектора Института с восхищением отзывались о новом секретаре по сельскому хозяйству с «передовыми взглядами». И насколько я понимаю, Горбачев хотел, с самого начала пытался ответить на этот запрос, стать «демократически мыслящим лидером КПСС». Горбачев и Раиса Максимовна очень гордились тем, что они протянули руку «опальным», что им удалось помочь «творчески мыслящим авторам». В этом отношении, в этом желании стать патроном, попечителем «творческой», «прогрессивной» интеллигенции Горбачев ничем не отличался от Александра Яковлева.

Для меня чрезвычайно важно признание человека из так называемого «первого круга» Горбачева, Наиля Барриевича Биккенина на этот счет. В своей книге «Как это было на самом деле» он спрашивает: «На какие общественные силы опирался Горбачев?» И отвечает: «Прежде всего, на интеллигенцию, интеллигенцию московскую, на средства массовой информации, которые были и профессионально заинтересованы в гласности, в свободе слова». ^[165]

Вот почему я рискну утверждать, что реформы типа перестройки, политики «гласности» заложены в самой структуре левого, коммунистического тоталитаризма, где так велика роль идеологии, где так много околопартийных идеологов, и где существует использованная Горбачевым возможность дозировать долю свободы слова. Сама эта игра между диктатором и творческой интеллигенцией заложена в структуре такого рода систем, основанных на идеологической легитимности. Прелесть здесь состоит вот в чем: для того, чтобы стать популярным, не надо прилагать особых усилий, не надо делать трудной работы, надо просто разрешить то, что другие запрещали. На мой взгляд, сущность перестройки и состояла в отмене сверху различного рода запретов на инакомыслие.

Горбачев не рассчитал, не учел, что свобода не любит, не терпит границ. Но не следует забывать, что даже такой тиран, хотя и неофит в поэзии, как Сталин, играл в либеральные игры со своей на тот момент поэтической референтной группой, прощал, к примеру, Мандельштаму то, чего не прощал своим политическим противникам, советовался с Пастернаком, мирился с белогвардейщиной Михаила Булгакова и т. д.

И любому честному историку, заинтересованному в исторической правде, в понимании того, «как это было на самом деле», никуда не уйти от того, что и Глеб Павловский и Михаил Делягин называют «детским лепетом», не уйти от анализа мотивов, идей, иллюзий, соблазнов, которые стояли за перестройкой.

Еще раз повторяю. Не желание «конвертировать власть в собственность», и тем более не желание разрушить СССР двигало Горбачевым и его «первым кругом», а желание совершить нечто уникальное, совершить то, что не удавалось до них никому, создать такой социализм, которого раньше не было, социализм, сохраняющий основные «завоевания нашей истории», но лишенный позора «политических репрессий», сталинщины, социализм, совмещающий КПСС с «правдой» и «гласностью».

В самой возможности менять историю своей страны, совершить то, что до тебя никто не совершал, заложен дьявольский соблазн. С какого-то момента перед этим соблазном было трудно устоять. Насколько я сам знаю, для Александра Николаевича Яковлева социализм кончился в августе 1989 года, когда министр иностранных дел ВНР Хорн, не дождавшись решения Москвы, начал выпускать беженцев, «невозвращенцев» из ГДР через венгерскую границу в Австрию.

Для истории, для самопознания уходящей при нашей жизни эпохи перемен, пока живы мы, свидетели и даже участники этих на самом деле всемирно-исторических событий, важно понять, объяснить, почему ни команда Горбачева, ни шестидесятники, как ее главная референтная группа, ни даже революционеры, «ускорители перестройки», не видели негативных для себя и для страны последствий все той же политики гласности.

Тут, на самом деле, два различных предмета исследования. Во-первых, самосознание Горбачева и его команды, с одной стороны, решившихся на разрушение фундаментальных оснований системы, на отмену цензуры и шестой статьи Конституции СССР, на отказ от руководящей роли КПСС, а, с другой стороны, веривших, в то, что они при всех переменах сохранят и свою власть, и социалистическую систему.

Во-вторых, специальным предметом исследования является самосознание нетерпеливых, всех тех, кто хотел довести перестройку до системных изменений.

Точно знаю, что ни Горбачев, ни его ближайшие советники, Шахназаров и Медведев, ни Раиса Максимовна не хотели уничтожить социалистическую систему, а тем более потерять власть. Вся правда состоит в том, что Горбачев очень долго верил, надеялся, что его перестройка с гласностью расширят социальную, политическую базу режима за счет обласканной им гуманитарной интеллигенции. Не будь этой веры в будущую политическую лояльность обласканной, получившей все интеллигенции, Горбачев не начал бы ссориться с партийным аппаратом, который, в отличие от него, сразу понял, к чему все идет, чем все кончится.

Горбачев не понимал, что, получив свободу слова, творчества, получив выездные паспорта, наша интеллигенция захочет большего, захочет все, в том числе и его собственной высшей власти. Ни Горбачев, ни Яковлев не понимали, что они дают свободу не просто интеллигенции, не просто образованным людям с творческим мышлением, а советской социалистической интеллигенции, часто прямым потомкам ленинской гвардии, дают свободу людям, для которых власть является высшей ценностью, а борьба за власть – высшим наслаждением. Как только, к примеру, Леонид Баткин получил свободу, он перестал изучать искусство эпохи Возрождения и начал выводить, как он говорил, «миллионы на демонстрацию». Горбачев и его команда не понимали: как только социализм соединится с демократией, коренным образом изменится соотношение сил самой власти и сил интеллигенции. Просвещенный лидер, обласканный благодарной интеллигенцией, возможен, нужен только в условиях авторитарной системы, когда есть возможность сменить милость на гнев, посадить за решетку зарвавшегося правдолюбца.

Но как только возникают маломальские гарантии свободы, отношение интеллигенции, особенно российской, к государю меняется коренным образом. Теперь свобода слова распространяется и на слова критики в адрес государя, который сам себя разжаловал в обыкновенного начальника. Теперь свобода слова превращается в свободу требовать от него, чего душа пожелает. Теперь вызволенный из ссылки Андрей Дмитриевич требует от него сразу изменить систему, отказаться от своей собственной власти в пользу власти его жены, Елены Боннэр, отказаться от своей правящей партии. Гласность привела к тому, что интеллигенция начала требовать от Горбачева невозможного, например, реформ за 500 дней. А отказывая возбужденной, лишенной совести и чувства меры интеллигенции в ее претензиях совершить невозможное, он, Горбачев, становился ее врагом.