Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ципко cтр.№ 141

Разница между народами Прибалтики и нами, русскими, состоит в том, что они больше ценят свободу, чем мы. И самое главное, для них сталинские репрессии по отношению к интеллигенции и бывшим правящим классам являются катастрофой, а для нас всего лишь эпизодом в истории социалистического строительства.

Связав свою судьбу с идеалом коммунизма, Россия на семь десятилетий не только сама себя изолировала от культурного цивилизационного развития, обрекла себя на участь осажденной крепости, которая все свои силы, людские ресурсы тратит на защиту своих социалистических идеалов, но и навязала подобный тип развития странам Восточной и Центральной Европы.

Конечно, СССР объединил судьбу традиционного российского государственного суверенитета с судьбой коммунистической идеи. Тем самым завоевания социализма способствовали сохранению тысячелетней России. Но нельзя не видеть, что идеологизация не только политической жизни страны, но и экономики, само восприятие страны как форпоста мирового социализма, придало гипертрофированный характер нашей военной промышленности, по сути на десятилетия подчинило жизнь людей так называемому «укреплению обороноспособности страны». Но дело в том, что на самом деле речь шла не столько об обороноспособности исторической России, сколько об обороноспособности форпоста мирового социализма. Характерное для Ленина и Троцкого отношение к России прежде всего как к плацдарму наступления на враждебный капиталистический мир сохранялось до начала перестройки Горбачева. Так как в основном мы производили все для «защиты идеалов социализма», у нас не хватало сил производить что-то качественное для жизни. Отсюда и тотальный вечный дефицит, убогая советская легкая промышленность, убогие дороги, нехватка самого необходимого в жизни, и прежде всего лекарств. Лекарства, созданные на основе последних научных разработок, были доступны только в больницах Управления делами ЦК КПСС. Отсюда и скрытая жажда потребительства, характерная для советского человека, которая вырвалась наружу после 1991 года. Нет смысла доказывать, что промышленность, которая создается прежде всего как оборонная, как промышленность осажденной крепости, по определению не может быть конкурентоспособной, ибо она сориентирована не на экономическую эффективность, а на способность создавать оружие. Отсюда и крах всего советского производства в тот момент, когда распался «железный занавес», когда оно оказалось лишено и своей системной основы, и своей системной поддержки.

Как мы видим, идеал коммунизма оказался куда кровожаднее, чем Молох прогресса, который, по словам Герцена, «по мере приближения к нему тружеников вместо награды пятится и, в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые ему кричат: «Обреченные смерти приветствуют тебя!», только и умеет ответить горькой усмешкой, что после их смерти будет прекрасно на земле». ^[422] Идеал же коммунизма довольно часто не давал своим работникам дожить до смерти, убивая их голодом, надрывным, непосильным трудом. А иногда, как при Сталине, он убивал одних для того, чтобы нагнать страх на других, чтобы они еще больше поверили в его «светлость».

Сначала идеал коммунизма создал деспотию на русской земле, превратив все ее население в крепостных идеи коммунистического строительства, потом уже СССР импортировал практику социалистического закабаления народных масс в страны Восточной и Центральной Европы. Факт остается фактом: самые репрессивные по отношению к своим народам режимы в истории Европы и Азии были созданы именно на основе якобы светлой идеи коммунистического равенства. СССР эпохи Сталина, Венгрия времен Ракоши, Албания Анвара Ходжи, Китай эпохи культурной революции Мао, Камбоджия времен Пол Пота, нынешняя Северная Корея все еще продолжающейся эпохи Ким Ир Сена и его потомства. Все это – наследство победы ленинского Октября в России. И всему этому положила конец перестройка Горбачева, в этом ее исторический смысл и ее историческое значение, как бы снисходительно к Горбачеву ни относилась современная Россия и особенно современная интеллигенция.

Сегодня, на мой взгляд, мало увидеть, что страх перед правдой о «советской системе», правдой о нашем страшном XX веке рождает потребность во всех этих якобы духоподъемных мифах, которые замораживают способность мыслить, замораживают совесть. Сегодня надо, наконец, увидеть все негативные цивилизационные, всечеловеческие последствия подобных верований. Проблема не только в том, что миф о русской цивилизационной исключительности отгораживает нас снова от быстро развивающегося западного мира, утяжеляет доставшуюся от «советской системы» отсталость, но и в том, что мы становимся окончательно чужими для христианского мира. Идеология, построенная на лжи, даже на духоподъемной лжи, неизбежно ведет к утрате у человека чувства реальности в целом, способности адекватно воспринимать себя и окружающий мир и на этой основе принимать адекватные решения, строго следовать за национальными интересами. Тем самым мы закрепляем и без того сильный у русского человека дефицит чувства реальности, дефицит того, что веховцы назвали уважением к истине, мужества воспринимать правду. В том-то и дело, что от лучших сторон русской православной души, от отзывчивости к чужой беде, способности к самопожертвованию, от веротерпимости у новых посткоммунистических русских мало что осталось, а негатив не только остался, но процветает. Нет оснований полагать, что нынешние молодые русские обладают большим чувством реализма, чем их отцы и деды, поддержавшие «суверенитет РСФСР» и, самое главное, радикальные реформы. Разве за всеми нынешними разговорами о том, что санкции Запада нам не страшны, ибо нам поможет Китай, что «самое главное, что Китай с нами», не стоит все та же русская иррациональная вера в чудо, все то же русское легковерие, леность мысли, которая так нас подводила в так называемые критические моменты истории?

Впустить в свою душу всю правду о русском XX веке трудно, до боли трудно. Человеку, обладающему национальным сознанием, чувством национальной гордости, трудно согласиться с тем, что мы, русские, сами надругались над своими национальными святынями, сами себя соблазнили халявой черного передела, отдали миллионы жизней, недоедали, надрывались, отказывая себе во всем во имя пустой, бессмысленной затеи, и после всех этих мук, жертв, бесконечного надрыва, борьбы с дефицитом, вечного напряжения от угрозы войны – картина распада всего созданного, руины колхозных ферм, заросшие травой поля, цеха заводов и фабрик, превратившиеся в склады для заморских фруктов.

Еще труднее согласиться с тем, что мы десятилетиями поклонялись палачам, маньякам революционного террора, поклонялись вождям, для которых миллионы людей были лишь материалом, средством достижения их честолюбивых целей, средством удовлетворения их параноидального честолюбия. Сталин не только убивал сотни тысяч ни в чем не повинных людей, он унижал великий народ, превратил его в согбенных рабов, пишущих доносы друг на друга, заставлял жен отказываться от своих мужей, детей – от своих родителей. Наверное, ничего более античеловеческого и более противоестественного, чем сталинская система, создавшая советского человека, не было в истории Европы. Нигде, никогда в Европе не было такого случая, чтобы, как у нас в России, соплеменники так изощренно издевались друг над другом, причиняли друг другу столько боли, страданий. Об этом никто никогда не говорит. Но это факт. Нигде, никогда в истории Европы борьба с так называемыми «врагами народа» не принимала такие апокалиптические масштабы. В советской борьбе с «врагами народа» было что-то от средневековой расправы с ведьмами.