Островитяне - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Десницкий cтр.№ 48

Но да будет мне дозволено сказать о самой главной заповеди для всех потомков Ноя, к числу которых относится каждый человек. Эта заповедь — почитать Единого и никого не приравнивать к Нему. Некогда, как я понял из рассказа Алексамена, и он проникся этой заповедью, как и многие другие из числа неиудеев, но, к сожалению, отвергнув почитание варварских божеств, он приравнял к Единому бродячего учителя и проповедника из Назарета.

Лучше ли нарушать эту заповедь со многими божествами или с одним-единственным человеком? Не знаю, господин, как рассудит Всевышний. Но для меня разности особой нет.

А вот опасение есть. Что за дело дакам или этим венедам до сынов Израиля? Не знают они их и нескоро узнают, да и, узнав, пожалуй, не станут нас беспокоить. Что этим северным варварам наши книги, наш Закон, наши заповеди? Нет им до нас дела.

Но последователям того Назарянина — есть. Они говорят, что это они стали Израилем, что все благословения Авраама перешли на них. Казалось бы, чего проще — прими Авраамову веру, стань иудеем, и все это будет твое. Нет, они хотят благословения похитить. А как похитить чужое добро, не связав прежде хозяина? Да, пожалуй, и убив его?

И чем больше варваров принимают поклонение назарян, тем ближе день, когда они скажут моему народу: не должно вам быть, теперь Израиль — это только мы. И я страшусь этого дня. Знаю, господин мой Марк, что тебе это ни к печали и ни к радости, но просто подумай и рассуди: есть на земле такой народ, от которого не было вреда Риму, который сам позвал римлян на свои земли и долгое время им служил и помогал, пока не смутили его рассудок негодные люди.

Лучше бы оставить этот народ в покое, ибо Всевышний карает своих избранников, но не истребляет до конца. Владели этим народом египтяне и ассирийцы, вавилоняне и персы, владели греки и македоняне, и вся слава их прошла, а народ мой жив. Теперь владеют римляне, да продлит Всевышний срок их царствия — так пусть народ Израиля будет защитой Риму от Всевышнего!

— После разрушения Иерусалима — вот прямо обязательно! — рассмеялся в голос Филолог, а за ним и многие иные.

— Что же, — довольным голосом сказал Марк, спор явно удался, — выслушаем и самого Дака. Но чтобы не утомлять присутствующих многословием, задам тебе, Дак, именовавшийся Волде… каким-то другим именем у себя в доме, только один вопрос. Чего ищешь ты — мне не важно. Я спрошу тебя, чего ждать мне от твоего обращения в христианскую веру. Назови одно, но главное преимущество для меня.

— Да, господин, — смущенный раб вышел немного вперед, он явно не привык говорить перед народом, — скажу. Сила, великая сила. Разве ты не хочешь, чтобы твой раб обладал силой? Я видел ее у Симона.

— Расскажи.

— Симон, он был пресвитером христиан в Филиппах Македонских. Я видел, к нему приносили больных, он читал молитву, и они уходили здоровыми. Говорят, он поднимался во время молитвы в воздух, но сам я такого не видел. А как шел из его дома на своих ногах тот, кто вчера был на костылях, — видел. Он творил чудеса, он собирал вокруг себя толпы.

— Ты хочешь тоже творить чудеса?

Дак наклонил голову. Кто его знает, понравится ли хозяину раб-чудотворец? Да и выйдет ли у него это?

Но Марк заметил другое — оживление при имени Симона. И в самом деле, это имя упоминали при нем и прежде…

— Дозволь рассказать. — Алексамен вышел на прежнее место. — Я рад, что Дак… что Висеволд знает Симона, ведь он — мой учитель, как я и рассказывал прежде. И конечно же, он возносился на небеса во время молитвы, но только не телесно, а духом, я много раз молился вместе с ним и со всей общиной. Но дело не в нем. Дело в общине. Много может усердная молитва людей, собравшихся в Господе, как мы называем это. И может быть, исцеление хромого — не самый яркий тому пример.

Я видел, как вернулся к своей прежней жене мужчина, встретивший было молодую деву. Я видел, как приняли на воспитание чужого сироту совсем небогатые супруги, у которых было трое своих, и совсем не для того, чтобы вырастить и продать его в рабство. Я видел, как простые люди делились последним с теми, кого не встречали прежде, только потому, что это были братья и сестры в Господе. Вот что я назвал бы чудом.

А Симон, мой учитель, — он просто кормчий корабля, который направляет его бег. Сам по себе кормчий не достигнет берега, нужны и гребцы, и другие моряки. Но и без кормчего корабль налетит на скалы. Таков наш любимый Симон.

Впрочем, он бы не одобрил нашего разговора, он всегда стремился быть незаметным, его голос в собрании звучал тише всех, и потому мы мало о нем знаем. Но даже и великий Павел, принесший первым весть о Христе на наши берега, думаю, уступает ему. Павел остановился в Филиппах совсем ненадолго и отправился дальше, а Симон — он остался выращивать то, что Павел насадил. Отправлялся дальше и выше, нес проповедь веры, созидал новое человечество. И тому же Павлу собирал потом средства, так что тот обращался к филиппийской общине в любой момент, как были нужны ему деньги.

— Удобно. — Филолог снова скривил сатирову рожицу. — И ты, Луций, встречал, кажется, того же Симона? Но ты говорил, в Палестине?

— Как он выглядел? — спросил Луций.

— Невысокий, нынче ему, верно, лет шестьдесят или чуть больше, — ответил Алексамен, — без особых примет. Волосы у него были вьющиеся, теперь, наверное, поседели. Нос прямой. А, вспомнил: палец на левой руке у него поврежден.

— На правой, мизинец, — отозвался Луций, — все так, но только на правой. Плохо сросся после перелома.

— Или на правой, — кивнул Алексамен, — он же отправился в Палестину, чтобы поддержать наших, когда началась… началась вся эта смута. В Филиппах были собраны средства, он отправился передать их христианам Палестины, а потом, видимо, остался там утешить и ободрить их.

— Да, — сказал Луций, — все так и было. Только он не проповедовал ничего. И никакого единого, как ты говорил, человечества. Ну, меня они подобрали, я же раненым лежал. А так он говорил — я слышал, пока выздоравливал, я по-гречески хорошо понимаю, — что собирались там местные христиане. Он им и рассказывал, ну вроде как Черенок этот говорил — отделитесь, мол, от иудеев, суд над их домом, а мы отдельно. Я не могу всего пересказать, я слаб тогда был и знал мало, но общий смысл именно таков. Он и приехал-то, похоже, для того, чтобы объяснить им: не ждите там восстановления стен Иерусалима, скорого пришествия и прочее. Камня на камне, говорил, не оставит Господь. А у нас своя история.

Марк не мог не расслышать шумного вздоха Черенка и не заметить поодаль горящих глаз Эйрены, но рабы молчали, пока господин не прикажет им говорить.

— Эйрена, ты видела его тоже? И ты, Черенок?

— Я видела, — горячо отозвалась она, — он один из самых лучших людей, каких я встречала. Но он не говорил ничего ни о человечестве, ни об Иерусалиме. Он больше про душу человека. Про то, как страдание очищает душу и приближает к Творцу. О том, что в мире слишком много насилия и боли и мы все время делаем выбор, по какую сторону креста встать. Распять или быть распятым. Я тогда не понимала, а потом… потом, когда пришло рабство, разлука с мамой, — я поняла. Он очень тогда мне помог, хотя его уже не было рядом.