— Кэтрин Штильман? Я не желаю ей болезни, — уклончиво ответила Мэри.
— Ну, если хочешь лишить жизни себя, то есть более простые и менее болезненные методы. Яд намного медленнее, чем пуля или нож.
Мэри вспомнила, как лежала на полу с ножом в первый раз, когда осталась дома одна после того, как суд постановил ей вернуться к Томасу. Это прозвучало словно кара, и Мэри на самом деле подумывала о том, чтобы убить себя. Но теперь это в прошлом. У нее другие планы.
— Я не намерена в ближайшее время встречаться ни с Богом, ни с Люцифером, — продолжала она.
— Хорошо. Потому что я не представляю, где в наших краях достать мышьяк. Я, сколько ни гуляла в лесу, ни разу не видела белладонну.
Мэри эти слова расстроили, но не обескуражили. Она предвидела этот вариант.
— Необязательно, чтобы это была именно аква-тофана, — заметила она.
— Тебе просто нужен сильнодействующий яд.
— Да, беспощадный.
— И тот, который невозможно обнаружить, как я понимаю.
— Это было бы лучше всего. Но мне подойдет и не обладающий таким свойством. В каком-то смысле яд, кричащий сам о себе, может стать идеальным.
Констанция уставилась на нее.
— Ты поистине загадка, Мэри. Пусть ни один мужчина никогда не посмеет недооценивать тебя.
— И злить.
— В таком случае, думаю, стоит рассмотреть что-нибудь с аконитом.
Перегрин — или Ребекка — положила в яблоки аконит? Это его вкус они ощутили тогда?
— Можешь дать мне рецепт? — спросила Мэри.
— Могу составить его для тебя.
— Нет. Тебе не стоит подвергать себя опасности в этом мире и рисковать душой в следующем.
— О, даже просто поделиться с тобой этим знанием — значит забронировать себе место в обители Дьявола, если, конечно, он действительно предпочитает тратить время с особами, подобными мне. Честно говоря, я не уверена, что это так. А твое предостережение насчет этого мира… Благодарю тебя. Это добрый совет. Но мне можно доверить как твою репутацию, так и мою. Я само благоразумие.
— Значит, ты дашь мне рецепт эффективного яда?
— Да. Но только если ты заверишь меня, что твоя жертва — изверг, пытавшийся пригвоздить тебя к столу. Я не поощряю убийство — только укорачиваю путь в Ад тем, кому там самое место.
— Хорошо. Да, это Томас.
Констанция кивнула.
— Не будь сейчас зима, я отвела бы тебя в свой сад собрать ингредиенты. Но, увы, снег уже выпал.
— Придется ждать до весны? Или, что еще хуже, лета? — спросила Мэри и испугалась, что от досады способна перейти на крик.
— Успокойся. Я знаю, где ты можешь найти то, чего желаешь. Мне известно, где есть собранный и правильно заготовленный аконит.
— И где же?
— В лесу.
— В лесу лежит тот же снег, что и в городе, — возразила Мэри.
— Хочешь оправиться в лес? — спросила Констанция жестким тоном, не обратив внимания на замечание Мэри.
— Да, хочу.
— Это значит, что тебе понадобится предлог.
— Я его найду.
— Очень хорошо. Как и я, они начинают с аконита. Волчьего.
— Они?
— Эдмунд и Эстер Хоук. Они делают яд для стрел.
— Те, которых изгнали?
Констанция кивнула.
— Именно. «Вопиющее неповиновение». У нее это в крови, мать была той же породы. Но покаялась. Однако…
— У них много детей и своя большая ферма.
— Точно. Они живут рядом с деревней молящихся индейцев
[14]. В качестве протеста усвоили некоторые новые обычаи.
— Как мне найти их?
— Они живут чуть к востоку от Натика. Джон Элиот иногда заходит к ним, когда идет к индейцам.
— И они делают отравленные стрелы?
— Думаю, Эдмунд тратит их только на оленей. Он точно не убивал никого из нас. По крайней мере, пока.
— Они продадут мне яд или само растение?
— Скажешь Эстер, что ты моя подруга. Мы знакомы с ней. Она даст тебе травы, а ты принесешь их мне.
— Но…
— Я приготовлю яд. Или мы сделаем это вместе. Или я научу тебя. Разницы никакой.
Но Мэри все равно боялась, что Констанция многим рискует.
— Твои руки и душа будут слишком запятнаны, — произнесла она. — Ты будешь участницей преступления как для магистратов на земле, так и для ангелов на Небесах.
— Позволь мне самой позаботиться о магистратах в Бостоне и ангелах в райских кущах. Я всегда была вполне самодостаточной и свободной от людских предрассудков.
— Я никак не могу повлиять на твое решение?
— Нет, потому что одна ты не справишься. А теперь могу я дать тебе еще один совет?
— Конечно.
— На людях ты должна быть не просто христианкой. На людях ты должна быть не просто смиренной. На людях ты должна быть более благочестивой, чем когда-либо в жизни.
— Мои добрые дела должны быть известны всем.
— Делай что-нибудь, что имеет отношение к мученичеству, и заручись поддержкой добропорядочных служителей церкви.
— Тех, кто сможет защитить меня от обвинений в колдовстве.
— Верно.
— Ну, колдовство меня не интересует. То, что меня интересует, больше относится к аптечному делу.
Констанция наклонилась к ней и произнесла почти игривым тоном:
— Нет. Тебя интересует убийство. Вот что, мой юный друг, прочно засело у тебя в голове.
25
Я искренне боюсь Люцифера.
Показания Кэтрин Штильман, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I
Мэри смотрела на колокольню материнской церкви в лучах солнца и думала, какое утешение некогда обрела в святилище. Она прокручивала в мыслях свою историю — свой план — и чувствовала, как подступает страх. Но она твердо решила, что выбора у нее нет, совсем, и просила Бога пощадить ее душу.
Зайдя внутрь, она увидела, что Зебулон Бартрам метет проход между скамьями. Староста увидел ее и подошел к ней. Это был человек лет шестидесяти, как думала Мэри, сгорбленный, с настолько заскорузлыми руками, что они напоминали ветви яблони. Он был бадейщиком, пока этот труд не стал для него непосильным. Но он по-прежнему хотел работать, просто жаждал трудиться — считал это знаком принадлежности к числу избранных — и был достойным старостой. Он поставил метлу к стене и слегка поклонился.