— Мэри, — произнесла ее мать, — не двигайся. Постарайся лежать неподвижно.
Она кивнула. Магистрат не знал, стоит ли задавать ей вопрос снова. Наконец она ответила:
— Моя служанка сбежала потому, что подумала, что я закопала те вилки у нашего дома. Рядом с крыльцом. Она ушла из-за того, что решила: они мне нужны для заклятия. Она думает…
Она замолчала, потому что все это звучало так нелепо. Так глупо. Она едва могла себя заставить произнести это.
— Продолжайте, — произнес магистрат.
И Мэри повиновалась.
— Она сбежала потому, что думает, что я ведьма.
Ее мать, и без того обеспокоенная тем, что произошло, посмотрела на отца, она дрожала, а в глазах читался страх.
Когда Мэри с родителями вернулась домой, нигде не было видно ни Томаса, ни Кэтрин. Все трое зашли внутрь, увидели, что очаг не растоплен, и по настоянию отца вышли обратно на крыльцо.
— Покажи мне, где ты нашла вилки и пестик, — попросил он. Мэри показала ему. Ямки еще были свежи, рядом лежали небольшие кучки земли.
— Ты сказала Ричарду, что не закапывала их сюда. Это правда?
— Да, — ответила она дрожащим голосом, потому что знала, что это не совсем так. Она не закапывала их в первый раз. Она не закапывала пестик. Но она вернула вилки в землю, погрузила их в нее, точно колья. С другой стороны, она понимала, почему отец задал ей этот вопрос. Значит, она солгала? Она только что согрешила? Она не знала, но боялась, что это так.
— Но если ты до того нашла эти вилки и уже спрашивала Кэтрин насчет них, почему ты оказалась в ночи на улице с ними?
— Джеймс, прекрати допрашивать нашу дочь, — вмешалась Присцилла.
— Я просто хочу внести ясность. Магистраты наверняка спросят то же самое, — он повернулся опять к Мэри и сказал: — Я не хотел, чтобы это прозвучало грубо, голубка.
— Понимаю, — согласилась она и вдруг поняла, что должна сказать правду сейчас, всю, от начала до конца, как во имя справедливости, так и во имя собственной души. — Я вернула вилки на место после того, как обнаружила их, в надежде, что человек, который за этим стоит, не узнает, что его поступок обнаружили.
— Ты с самого начала заподозрила колдовство?
— Да, — ответила она.
— По-твоему, за этим стоит человек или демон?
— Человек.
— Мэри, — осторожно начала мать, — я знаю, что ты очень хочешь детей. Скажи мне: это ты решила наложить заклятие?
— Мама! Какое отношение зубья Дьявола могут иметь к детям?
— Я хотела удостовериться. Вот и все. Я должна знать, что мою дочь не искусили Дьявол или его слуги.
— Но это же ты принесла вилки в этот дом! И это твой муж привез их в этот город!
Отец покачал головой и сказал:
— Это просто столовые приборы, и ничего более.
— Да, — кивнула мать.
— Но, — продолжил отец, — если ты, при твоем образовании, могла неверно истолковать их назначение и принять за побрякушку, которой манит нас Дьявол, то любой другой человек способен подумать так же. Это важно в контексте того, что вообразила твоя служанка. Всем известно, как самые нелепые обвинения могут привести к печальным последствиям.
— Вред, нанесенный этими вилками, начался и закончился здесь, — сказала Мэри, подняв раненую руку и злясь, что родители выпускают из виду настоящее преступление.
Мать ласково провела рукой по ее спине, нарисовав широкий круг. Отец направился на задний двор, и она последовала за ним. Они увидели, что Девон необходимо срочно подоить. Присцилла тут же схватила ведро и приступила к делу, а Джеймс насыпал зерна курам. Мэри смотрела на огород, который они еще не успели привести в порядок к зиме: на земле по-прежнему лежали крупные коричневые листья тыквы, не измельченные в перегной, — и на их участок луга с длинными шестами, где они с Томасом выращивали хмель. Шесты сейчас стояли голые, хмель они собрали во время последнего урожая.
Потом Мэри вместе с матерью зашла в дом и поднялась по лестнице на второй этаж. Они упаковали кое-что из одежды и вещей Мэри в кожаную сумку. Присцилла сказала, что понесет запасные туфли. Сборы не заняли много времени. После того как они упаковали вещи Мэри, обе быстро заглянули в маленькую комнату.
— Успокой меня, Мэри, — сказала мать тихим голосом. — Я спрашиваю в последний раз: ты не балуешься колдовством? Это правда?
— Правда, — ответила она, хотя ей стало тревожно от этого вопроса. Что, если на самом деле она вернула вилки в землю потому, что надеялась: они вдохнут жизнь в ее бесплодное лоно? Было ли это подношение Дьяволу, услуга за услугу? Я клянусь быть твоей верной рабой, а ты взамен даешь мне дитя? Она столько пережила за прошлую ночь, так мало спала, ее тело было разбито болью, и ей сегодня задали столько вопросов, что она уже не знала, из-за чего так сильно боится за свою душу и будущее на Небесах.
Перед уходом Мэри написала Томасу короткую записку и положила ее на обеденный стол; в записке было сказано, куда она ушла и что она не собирается возвращаться. Мэри заметила, что пестик, который она вытащила из земли, теперь лежит на полке. Когда ее мать отвернулась, она быстро положила его к себе в сумку.
9
Мэри Дирфилд может быть бесплодна, да, но разве она нечиста? Я не стану лукавить и утверждать, будто мне это известно. Только наш Господь и Спаситель может сказать, почему она не произвела на свет дитя.
Показания врача Роджера Пикеринга, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III
В тот вечер Мэри предложила помочь с ужином матери и Абигейл, старшей из двух родительских служанок, но из-за ее руки это и слышать никто не захотел. Мать настояла на том, чтобы она отдохнула, пока сама она помешивала кукурузное рагу в сковороде, добавляя туда сливочное масло и чеснок. Абигейл вытащила из печи хлеб и мясо и принялась накрывать на стол. Мэри стало немного легче, когда она поняла, что дьявольских зубьев нигде не видно. Вторая служанка, Ханна, кормила на дворе скотину. Скоро стемнеет, и отец вернется домой со склада. Три женщины разговаривали, только Мэри одна сидела на стуле с плетеной спинкой.
В какой-то момент они услышали цокот лошадиных копыт, а сразу за ним — шаги на дворе. Абигейл пошла открыть дверь еще до того, как в нее постучали: на пороге стоял Томас.
Он снял шляпу и поклонился своей теще и жене.
— Добрый вечер, Присцилла, — сказал он, и Мэри не поняла, что значил этот тон. Его голос звучал почти смущенно.
— Томас, — тихо отозвалась его мать, едва утруждая себя заметить его присутствие.