Всё на доверии, что особенно интересно.
Никто не говорил: подумаешь, мелочь какая! Потому что, например, две копейки – это, если одной монетой, звонок по телефону-автомату. Или две коробки спичек. Или две газировки без сиропа. И вообще, если бутылка водки стоит 2,87, то никто тебе ее за 2,85 не отпустит.
Вот.
Однажды, году этак в 1970-м, поздним вечером сажусь в троллейбус. Народу никого. У меня пятак. Я его бросаю, отрываю билет, жду. На следующей остановке входят два араба. Я потом понял, что они арабы, по их разговору. А так просто два южных хорошо одетых товарища.
Я говорю:
– Копейку не бросайте, пожалуйста.
Один мне отвечает:
– Pardon?
Я не понял, что он иностранец. Мало ли. Я говорю:
– Одну копейку дайте мне, пожалуйста.
Он поворачивается к своему другу, они переговариваются. Тут я услышал, что по-арабски.
Оборачиваются и протягивают мне по три рубля каждый. Ласково улыбаясь при этом.
Я хотел возмутиться, но потом тоже улыбнулся и отрицательно помахал рукой.
Потом вошла какая-то бабушка, и я с нее получил копейку. Сошел у метро. А арабы поехали дальше.
мертвый язык
Север и юг
Был чуточку похожий случай с другим исходом.
Мы с ребятами оказались на научной студенческой конференции в одном большом и прекрасном южном городе.
Идем гулять по красивой центральной улице.
Стоит мороженщик. Я решил съесть сахарный рожок. Он стоил 15 копеек. Роюсь в кармане, достаю двугривенный, даю мороженщику. Рожок за пятнадцать, пожалуйста. Приятного аппетита, молодой человек. Но сдачи не дает. Я молчу, он молчит. Смотрю на него, он на меня. Довольно долго смотрим друг на друга. Потом я спрашиваю:
– Вот это мороженое, – показываю на купленный рожок, – сколько стоит?
– Пятнадцать копеек, – равнодушно говорит он.
– А я вам дал двадцать копеек.
– Ну? – говорит он.
– Но мороженое-то сколько стоит? – говорю я.
– Пятнадцать копеек, – спокойно говорит он.
– Но я ведь вам дал двадцать копеек!
– Ну? – холодно говорит он. – Зачем повторяешь, а?
– А сдача где? – вежливо говорю я.
Вдруг он взрывается. Вся его полуденная разморенная меланхолия мигом улетает прочь. Он взмахивает руками.
– Ты бедный, да? – возмущенно кричит он. – Ты, значит, совсем бедный, да? Весь такой бедный-несчастный?! Совсем голодный, да?! Раз ты такой бедный, тогда на, на, на! – налившись яростным кирпичным цветом, он достает из кармана десятку и пихает мне: – На, бери, бедный такой! Бери, купи себе хлеб, а то с голоду умрешь!
Я так обозлился, что взял эту десятку и спрятал в карман.
– Спасибо, – говорю.
Он рот раскрыл от возмущения. Молчит и руками разводит.
А я повернулся и пошел к своим ребятам, которые стояли в стороне и за всем этим наблюдали.
Мороженщику уже неудобно было давать обратный ход, кричать: отдай, отдай. Да и нас было четверо все-таки.
Хотя назавтра мы уже по этой улице не гуляли.
А послезавтра и вовсе уехали в Москву. Говорить же о том, какое применение мы нашли этой десятке – излишне, полагаю.
мертвый язык. зато мы делали ракеты
Комок державы
Дима Семицветов из фильма «Берегись автомобиля» был богат. У него был дом – полная чаша, и даже машина «Волга». Для 1960-х годов это было ой-ой-ой. Для 1970-х – тоже.
Потому что он работал продавцом в комиссионном магазине. Он мог придержать магнитофон фирмы «Грюндиг» и получить за это деньги. У него был свой круг клиентов, пробиться в который было непросто.
Правда, тесть Семен Васильевич считал его воришкой. И страховой агент Юрий Деточкин тоже. Но это были исключения. Остальные искали с ним дружбы.
Комиссионный магазин – не просто скупка, барахолка, секонд-хэнд.
Для обычных советских людей, не входящих в спецконтингент, то есть не прикосновенных к 200-й секции ГУМа, к магазину «Березка» и к поездкам за рубеж, то есть для 99 процентов советских людей, комиссионный магазин был почти единственным местом, где можно было безопасно приобрести дефицитный импортный товар. Безопасно – то есть не связываясь с фарцой.
Были знаменитые одежные комиссионки. Были технические (фото-радио) – на Новослободской, на Комсомольском, на Садово-Кудринской и на Смоленской-Сенной.
Знакомый продавец был очень нужен. Потому что пристойный товар сразу распределялся среди своих.
Надобно сказать, что в комиссионках часто продавались совершенно новые вещи. Потому что некоторые советские граждане ездили за рубеж. И привозили оттуда разное барахло, чтобы нажиться вдесятеро. Но многие из них боялись торговать самостоятельно, у себя на квартире. Поэтому они законопослушно несли всякие кофточки, брючки и магнитофончики прямиком в комиссионку. В комок, как говорили тогда.
А продавцы и товароведы бросались звонить своим клиентам.
Но, согласно правилам, вещь нельзя было держать в подсобке. Ее надо было вынести в торговый зал. Но можно было повесить на нее специальную бумажку, чек. Дело в том, дорогие дети, что товар у продавца надо было сначала выписать, а потом этот чек нести в кассу. Зачем, почему? А потому, что товар был в единственном экземпляре. Вот я решил его купить, говорю продавцу: «Выпишите мне эту вещь». Он выписывает. И я спокойно иду с этим чеком в кассу, и никто меня не обскачет на повороте.
Более того. Я мог сказать продавцу: «Выпишите, а я схожу за деньгами». Вот как удобно! Можно было выписать на целых два часа.
Продавцы этим пользовались: «Покажите мне эту кофточку!» – «Извините, она уже выписана».
Но некоторые опытные покупательницы говорили в ответ:
– Выписана? Так-с. А до которого часа? Покажите-ка чек. До половины шестого? Отлично! Сколько сейчас времени? Без пяти четыре? Отлично. Я подожду.
И ровно в половину шестого победно восклицали:
– А теперь выпишите ее мне!
Продавщица зубами скрипела, но ничего не могла поделать.
Бедная продавщица.
Бедная клиентка продавщицы, которая вся в мыле вбегала в магазин без двадцати пяти шесть – и увы.
Бедная опытная покупательница, которая маялась полтора часа у прилавка и покупала кофточку более из азарта и злости.
Бедные все.
мертвый язык
Слова и выражения
Конечно, если ты от Петра Иваныча, тогда вообще не было никаких проблем с получением дефицитных товаров и услуг. Говори: я от Петра Иваныча. Плати, сколько скажут, и забирай.