Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Майзульс cтр.№ 113

Кроме того, их нередко изображали со спины в столь резком развороте, что зритель мог увидеть только край щеки, или в такой позе, что лицо было закрыто рукой, плечом или оружием (II.4.2) ^[772]. Человек без лица для средневекового искусства, с его стремлением показать персонажей и предметы с такого ракурса, при котором они были полнее всего видны, всегда оставался редкостью. Иногда можно прочесть, что со спины представляли только негативных и демонических персонажей. Это, конечно, преувеличение – в разные века можно найти святых, ангелов и даже самого Бога, которые были повернуты к зрителю спиной.

В одних случаях это было продиктовано композиционными задачами (как рассадить 12 апостолов вокруг круглого стола?); в других – стремлением показать невидимость и неизобразимость Бога (ведь он не явил свое лицо пророку Моисею ^[773]); в третьих – сюжетной и эмоциональной логикой сцены. В Штутгартской псалтири Христос, которого бичуют римские воины, развернут к колонне. Зритель видит только его спину, покрытую кровавыми рубцами. Богочеловек измучен и унижен. Но сцены, где его лицо скрыто, оставались огромной редкостью ^[774].

С XIV в. (для краткости можно сказать после Джотто) художники, не теряя связи со средневековой символикой, стали все реалистичнее воспроизводить трехмерное пространство и живой визуальный опыт. На изображениях, помимо основных персонажей, декораций и символов, значимых с точки зрения сюжета, появилась «массовка»: сочувствующие или злорадствующие зрители, прохожие и люди, вообще не связанные с основным действом. Их присутствие придавало городским сценам – например, Въезду Господню в Иерусалим или Шествию на Голгофу – правдоподобие и масштаб. Если позы и жесты ключевых персонажей определялись сюжетом и иконографической традицией, то при изображении толпы было больше свободы, а в ее реакциях и позах – (продуманной художником) спонтанности ^[775].

Если в многолюдной толпе, собравшейся поглазеть на Христа, несущего крест, кто-то вдали стоит, почти отвернувшись или вовсе спиной к зрителю, это не обязательно что-то значит. Однако, если так поступают персонажи, которые важны для сюжета и/или изображены на первом плане, это, вероятно, уже не попытка запечатлеть движение людей в его случайной непредсказуемости, а негативный знак ^[776]. Если в сцене Тайной вечери спиной к зрителю сидят сразу несколько апостолов – это просто композиционный прием, а если один Иуда – маркер его отверженности, противопоставление остальным (II.4.3, ср.: II.4.4) ^[777].

II.4.2. Бичевание Христа. Оба истязателя одеты в юденхуты, а лицо одного из них скрыто.

Часослов. Брюгге. Середина XIII в.

Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 14. Fol. 12v

II.4.3. Тайная вечеря. Иуда, единственный из апостолов, отсажен на противоположную сторону стола и сидит спиной к зрителю.

Зерцало человеческого спасения. Ок. 1440 г.

St. Gallen. Kantonsbibliothek. Vadianische Sammlung. Ms. VadSlg 352/1–2. Fol. 29

II.4.4. Конечно, в иконографии не существует железных правил. В Псалтири св. Людовика в сцене Тайной вечери апостолы размещены вокруг круглого стола. Один из них развернут спиной, так что мы видим только его затылок, но это не Иуда Искариот. Предатель, которому Христос протягивает кусок хлеба, сидит рядом с ним.

Псалтирь Св. Людовика. Северная Англия. Ок. 1190–1200 гг.

Leiden, Universitaire Bibliotheken. Ms. BPL 76A. Fol. 23

Среди персонажей Священной истории, которых позднесредневековые мастера зримо демонизировали, особое место занимает Стефатон, о котором мы уже говорили. Как можно прочесть в текстах Евангелий (Мф. 27:46–50, Мк. 15:34–37, Лк. 23:36–37, Ин. 19:28–30), когда Христос на кресте возопил: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» или произнес: «Жажду», кто-то из стоявших вокруг воинов поднес к его устам губку, пропитанную уксусом. А в Евангелии от Матфея чуть раньше упоминалось, что к уксусу была примешана желчь (Мф. 27:33; ср.: Мк. 15:23). И после этого Спаситель испустил дух. Хотя историки нередко предполагают, что под «уксусом» подразумевался какой-то напиток римских солдат, а воин мог увлажнить губы умирающего из жалости, в христианской традиции восторжествовало другое, негативное толкование. Считалось, что Стефатон, «последний палач Христа», протянул ему губку с уксусом, смешанным с желчью, чтобы над ним поиздеваться. Этот взгляд в первую очередь опирался на версию, изложенную в Евангелии от Луки: «И стоял народ и смотрел. Насмехались (deridebant) же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались (illudebant) над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого» ^[778].