Горизонт неизбежно начал светлеть, постепенно становясь из бледно-желтого золотым от поднимающегося солнца. Нехотя, медленно Люк дошел с Мэдди обратно до ворот виллы. Больше она никуда пойти не могла. Но и расстаться было невозможно. Мэдди целовала его долгими поцелуями, держала его за руки и обещала вечером прийти к нему в квартиру.
— Ты скажешь об этом Гаю?
— Не знаю, — ответила она.
— Не буду ходить вокруг да около, Мэдди. Мне претит скрываться.
— Мне это тоже не нравится, — согласилась она. — Но я боюсь ранить его…
— Если ждать, легче не будет.
Она понимающе вздохнула.
— Посмотрю, как он поведет себя этим утром, — неуверенно произнесла она. — Но да, сказать ему было бы правильнее.
Мэдди именно так и собиралась поступить. Ее решимость крепла с каждым шагом, когда она шла по тихой, залитой утренним солнцем дорожке. «Если ждать, легче не будет». Она вошла в затененный холл, собираясь с силами, чтобы подняться прямо в спальню Гая и сообщить ему по меньшей мере, что она виделась с Люком.
Но на столике в прихожей ее дожидалась написанная рукой Гая записка. Хмурясь, она нагнулась, уронив распушенные волосы на лицо, и взяла ее.
Золотце мое, Мэдди!
У тебя в комнате было очень тихо, и я не захотел будить тебя. Айрис тоже еще спит и, надеюсь, видит сны о мороженом. Мне пришлось уехать на работу, но я послал сообщить твоим родителям и Делле, чтобы они днем приходили к нам в «Тадж». Твой отец может оповестить Питера. Увидимся там все вместе. Я надеюсь, что Айрис дотерпит и что ты хорошо спала.
Я люблю тебя, моя дорогая.
Твой Гай
Мэдди перечитала записку еще раз, и радуясь в глубине души отсрочке, и испытывая тревогу. «У тебя в комнате было очень тихо». Неужели он не заглянул?
На его месте она бы заглянула.
Или он предпочел не знать, что ее не было? Она представила, как он задумчиво остановился у соединяющей их спальни двери, пытаясь уловить звук ее дыхания, скрип матраса, надеясь… Мэдди закрыла опухшие от недостатка сна глаза, ее воображение нарисовало убитое горем лицо Гая, не услышавшего ровно ничего, и она ощутила его горькую обиду, страдание из-за свершившегося предательства.
Не потому ли он уехал в больницу так рано? Может, не хотел присутствовать при ее возвращении?
Решив, что это скорее всего так, Мэдди смяла записку, вспоминая, каким счастливым он выглядел на протяжении прошедших двух месяцев его улыбку, игры с Айрис, восторг от того, что она согласилась выйти за него замуж. А потом Мэдди подумала, сколько времени до этого он был один, и на сердце стало еще тяжелее.
«Я не отрекусь он нас», — сказал он. Теперь она вспомнила и эти слова.
Конечно, он не отступится ни от нее, ни от Айрис. Всё не так просто. Гай, конечно, хороший и добрый, но еще он умный и очень решительный. И приносить себя в жертву на алтарь чужой любви наверняка не станет.
С ее стороны было глупо и наивно предполагать, что попросить его признать их брак недействительным станет единственной проблемой. И какой бы мучительно тяжелой ни казалась Мэдди предстоящая задача, особенно потому, что Гай, не давая ей объясниться, ускользал от разговора, она поняла, что скоро ей будет куда тяжелее.
Ведь Гай с большой вероятностью может не согласиться аннулировать их брак.
И Люка, смотревшего в спину шагающей к дому Мэдди, тоже терзали сомнения: Гай ни за что не даст своего согласия! Было неправильно, совершенно неправильно смотреть, как его любовь уходит туда, куда он не мог пойти за ней. Ах, как ему хотелось ее окликнуть, вернуть! Если бы только было возможно, он остался бы с ней на том пляже навечно.
Люк задержался еще на секунду, оживляя в памяти тот миг, когда понял, что это она сидит в тележке рикши. Ему хотелось закричать, замахать руками от облегчения и бурной радости. Ведь, что бы там ни говорил Питер, это означало… всё… Означало, что она не милуется с Гаем в их доме, а бегает по темным улицам, разыскивая его, Люка, и пребывая в таком же отчаянии, как он сам.
Он облизнул обветренные губы. На них еще чувствовался вкус ее поцелуев. Он еще ощущал ее запах. Она осталась такой же, как прежде: голос, улыбка, смех, жесты… Ради возвращения к ней стоило бороться с проклятой памятью каждый миг на протяжении всех этих лет. Стоило бы сделать больше, гораздо больше.
Если бы пришлось, он приложил бы еще больше усилий.
Не в силах больше смотреть на виллу Гая, на ее темные окна, на увившие ее ползучие растения и пустые балконы, Люк повернулся к дороге. Думать, что Мэдди сейчас там, было выше его сил. Машины Гая на подъездной дорожке не было. Этим Люк и утешился. По крайней мере, можно не изводить себя тем, что в эту минуту Гай грустно пеняет жене за ночную отлучку или смешит Айрис, а девочка отвечает ему своим звонким голоском, который он, ее отец, слышал только в своем воображении.
Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться и взять себя в руки, Люк неторопливо зашагал по дороге, но не вниз, в долину, а наверх, к дому родителей Мэдди, хоть он и не спал с тех пор, как проснулся предыдущим утром на корабле, и потому отчаянно хотел пойти прямиком в свою прежнюю квартиру, броситься на мягкий матрас и подремать, пока солнечные лучи безмолвно льются сквозь ставни, а с моря долетает соленый ветерок. Но перед тем как отдохнуть, он хотел увидеть мать Мэдди и сказать ей, что знает (в этом он не осмелился признаться Мэдди) о письме, которое Диана написала Элис еще в 1916 году, — о короткой записке, повествующей, что, навещая мужа в Пятом королевском госпитале, Диана видела там человека, очень похожего на Люка.
«Я бы снова приехала лично, абсолютно точно приехала, если бы Элис не была так уверена в том, что Люк не мог выжить, — написала Диана Арнольду, когда прислала снимки. — Она заставила меня поклясться, что я не дам ее дочери и его жене Мэдди ложной надежды. Что тут можно поделать? Я полагаю, за это винить Элис нельзя».
Люк так не считал.
Сначала.
Он был до предела зол на Элис. Бесконечное количество дней, месяцев и лет он, пока родители оплакивали его, пока Мэдди горевала, сидел в одиночестве и ждал возвращения памяти. Но им всем не пришлось бы проходить через эти муки, если бы только Элис что-нибудь предприняла сама или рассказала бы Мэдди.
Но в конечном итоге доктор Арнольд переубедил Люка.
— Вы знаете, сколько писем мы тут получаем от родственников? — поинтересовался он. — Сотни. Да больше, чем сотни. Родные умоляют сообщить им, нет ли здесь их сыновей или мужей, — глаза доктора за стеклами очков сосредоточенно смотрели на Люка. — Их надежда, — он махнул рукой в сторону письма Дианы, — эта ложная надежда, которой опасалась Элис, — пытка для них.
— Но это была не просто надежда, — попытался отстоять свое мнение Люк. — Я же был здесь.
— Элис решила, что это невозможно, — ответил Арнольд. — Вы не считались пропавшим без вести. В извещении не писали слова «предположительно». Никто не догадался, что тело того несчастного парнишки было не вашим. Они похоронили вас. Вы были мертвы, и Мэдди получила телеграмму. Возможно, ей отправили все ваши личные вещи, письмо вашего командира…