Настоящий.
Ее воспаленные глаза снова увлажнились. Еще не все слезы были выплаканы.
— Как жаль, что я уже не она, — с трудом выговорила Мэдди.
— И не миссис Деверо?
— И не она.
Еще секунду они стояли неподвижно. А потом одновременно стремительно рванулись друг к другу. Мэдди упала в его объятия, как мечтала каждую ночь с тех самых пор, как он ушел в 1914 году. Она цеплялась за него, не веря, что это явь, держалась все крепче, вдыхала его тепло, запах мыла и сигарет, осязала его… Мэдди почувствовала, как его руки сжались. Она чувствовала его спину под рубашкой, каждый удар его сердца. Он прижимал ее к себе все сильнее, будто не собирался больше отпускать. И ей хотелось, чтобы он держал ее в объятиях вечно. Она потянулась к нему, целуя сквозь слезы, и он ответил на поцелуи. И она заплакала навзрыд, понимая, что, прождав его столько долгих лет и веря, что он жив, сдалась, лишив себя надежды на его возвращение. А он все же вернулся, вернулся, а она ужасно, непередаваемо по нему тосковала.
— Где ты была? — спросил он.
— Где был ты? — спросила она в ответ.
Его щеки дрогнули; слабая тень улыбки. Его улыбки, так ею любимой.
— Ты первая, — сказал он.
— Я искала тебя, — ответила она. — Питер должен был позвонить…
— Это я не дал ему, — обронил он, растворяясь в ее глазах. — Мне нужно было время. Я был в порту, снял свою старую квартиру…
— Я как раз там и была.
— А я пришел сюда, — сказал он. — Смотрел на окна Гая, представлял тебя там.
— Не надо, — попросила она, собираясь снова поцеловать его, — прошу, не надо.
Он отстранился.
— Что же ты натворила! Мне страшно. Ты нужна мне, Мэдди. Я хочу, чтобы мы были вместе.
— Я тоже хочу, чтобы мы были вместе.
— Питер рассказал мне…
— Нет, — остановила она Люка и заставила его поцеловать себя. — Не хочу говорить про Питера. Вообще не хочу говорить.
Ей хотелось только чувствовать его прикосновения, осязать его кожу, ощущать его тепло — убедиться, что он в самом деле живой, — и больше ничего.
Она мягко, незаметно подтолкнула его к джунглям. Зная о его сомнениях и предчувствии дурного — «мне страшно», — Мэдди стала целовать его настойчивее. Его страх пугал ее.
— Пожалуйста, — попросила она, — пожалуйста, — и облегченно выдохнула, почувствовав, что он поддался ей и его сопротивление исчезло.
Подхватив Мэдди, он прижал ее к дереву и начал целовать ее шею и ключицы. Ему тоже нужно было убедиться, что она настоящая.
— Я здесь, — сказала Мэдди, — и ты здесь.
— Мы здесь, — подхватил он.
Она выгнула шею и закрыла воспаленные, заплаканные глаза, забыв о темной вилле всего в ста ярдах отсюда. Мэдди чувствовала его руки у себя на талии, на бедрах, и ее захлестнуло возбуждение от его прикосновений, от его присутствия.
О Гае она не думала.
Он не представлялся ей спящим в полном неведении — такой доверчивый, благородный и добрый. Старый друг. Новый муж.
Она вцепилась в Люка и говорила ему, как любит его, слушала, как он отвечает ей теми же словами, и не думала о том, сколько раз твердил ей то же самое Гай. Забыла Мэдди и его фразу, прозвучавшую всего несколько коротких часов назад, что она — его жена, и Айрис — его дочь.
«Я не отрекусь от нас».
Глава 29
Дом престарелых «Высокие вязы», Англия, март 1976 года
В то утро косили лужайки. Ему было видно сезонных рабочих, старательно толкавших в лучах весеннего солнца газонокосилки. Они чертили на длинных склонах в саду темные и светлые полосы — туда и обратно. Через открытые окна в комнату влетал сладостный аромат свежескошенной травы; лето было на пороге.
Он что-то писал. Это он понял, увидев лежавший перед ним блокнот. Страница была наполовину исписана. Он предположил, что красивый почерк принадлежит ему. Только ему не удавалось припомнить, как он взял ручку. Однако она была в его руке. Он пошевелил узловатыми пальцами и уставился на тонкий предмет цилиндрической формы, который держали его пальцы. Наморщил лоб. Переведя взгляд ниже, на слова, которые написал, нахмурился еще больше.
«Та ночь в зарослях стала одной из самых счастливых и самых печальных в моей жизни. Я почти забыл свой страх и свою ужасную ревность. Я поверил, когда ты сказала, что всегда будешь со мной. Я в самом деле верил, что никогда не потеряю тебя снова.
Но я ошибался. Ты ошибалась.
Сегодня один из тех дней, когда память возвращается ко мне. Как видишь, я помню всё. Со мной каждая глава нашей с тобой истории, и я хотел бы, чтобы так было всегда. Но ее конец я, если бы мог, хотел бы забыть.
Ту главу, в которой ты меня оставила.
Как мне хочется, чтобы ты не делала этого, Мэдди! Я мог бы столько всего рассказать. Ты должна это знать…»
Он смотрел на незаконченное предложение и не понимал, о чем собирался написать дальше.
И кто такая Мэдди.
Она была важна. Об этом говорили написанные им же слова. И еще он чувствовал это. Закрыв глаза, он силился вспомнить, кто она такая, кем ему приходится, но нет, ничего, совсем ничего не приходило в голову. От усилий и отчаяния он так сжал ручку, что она едва не сломалась, но это не помогало. Вместо воспоминаний о прошедших десятилетиях была чернота. Жуткая пустота, которая простиралась на прошлое до того момента, когда он, будучи еще молодым, впервые стал пациентом другой больницы, солдатом в голубой больничной пижаме. Тогда он писал в записных книжках. Это он вспомнил. Он видел их на полке своей комнаты, будто оставил их там только вчера. Неужели тогда он тоже охотился за воспоминаниями? Он подумал, что так оно и было. В конце концов он сжег те записные книжки — они с Арнольдом (кто такой Арнольд?) предали их огню и подняли за это по стакану виски.
Что случилось с Арнольдом?
Этого он не знал.
И кем, кем же была Мэдди?
Дрожа и чувствуя себя отвратительно от потери всякой ориентации, он бросил ручку на блокнот и отпихнул его от себя.
— Очередное письмо? — поинтересовалась одна из медсестер — молодая женщина с веснушками и тихим голосом. Она посмотрела ему через плечо и, прочитав написанное, улыбнулась так грустно, что это даже нельзя было назвать улыбкой.
— Кто такая Мэдди? — спросил он у медсестры, поразившись твердости своего голоса. Ведь чувствовал он себя вовсе не так уверенно.
Она не ответила. Только закусила губу, будто решая, сказать или нет.
— Пожалуйста, — попросил он.
— Она была вашей женой, — медленно ответила медсестра. Он понял, что она не знает, следовало ей говорить это или нет.