Раздалось какое-то ворчание, потом несколько резких ударов, потом шепот. Неужели у нее и правда сейчас зашевелились волосы? Она оглянулась на кровать. Затем вышла в холл и спустилась по лестнице, крепко прижимая руку к мягким складкам ночной рубашки.
Остановившись у входной двери за занавесками, скрывающими стеклянное окошко, она прислушалась и пригляделась. По другую сторону двери качнулось большое тело, большая голова повернулась к ней, затем отвернулась.
– Отто… – печально вздохнул голос.
Софи отперла дверь. Там стоял Чарли Рассел, воротник пиджака загнулся внутрь.
– Чарли!
– Шшш!
Он шагнул в прихожую, и она закрыла дверь. Они оказались друг к другу так близко, будто собирались обняться. Она чувствовала, что всё его лицо наблюдает за ней, как один огромный глаз.
– Мне нужно поговорить с Отто, – прошептал он с нажимом.
– Он спит.
– Я в ужасном состоянии. Я должен его увидеть.
– Сейчас? Ты с ума сошел.
– Я не мог прийти раньше. Мы виделись с ним сегодня с утра, и всё это время я доходил до вот этого состояния, в котором заявился сейчас. Мне всё равно, сколько времени, – он потянулся и сжал ее руки.
– Я не буду его будить, – сердито сказала она.
– Я разбужу.
– Пусти, мне больно. Меня кот укусил.
– Это просто убивает меня, – сказал Чарли, тут же отпуская ее и прислоняясь к стене. – Послушай. Пойдем выпьем кофе. Если подумать, не хочу я видеть эту сволочь.
– Рут знает, где ты?
– Какая Рут?
– Не смешно, – сказала она. – Ненавижу шуточки про жен. Они выводят меня из себя. Со мной про жену не шути.
Он наклонился и заглянул ей в лицо:
– Ты, кажется, злишься.
– Злюсь, – сказала она.
– Будешь? Кофе?
– Да.
– Давай сбежим, – хлопнул он в ладоши.
– Мне нужно одеться. Не шуми. Я сейчас спущусь. Вон стул. Не шевелись.
Она одевалась молча; даже рукава блузки бесшумно скользнули по рукам. Казалось, все ее мысли были только о том, чтобы одеться.
Отто лежал на кровати по диагонали, одно колено торчало из-под одеяла. Она быстро расчесала и заколола волосы, потянулась за сумочкой на комоде, потом решила ее оставить, положила ключи от дома в карман. Она достала из шкафа туфли, на цыпочках вышла из комнаты и на одно головокружительное мгновение ощутила какое-то запретное возбуждение.
Четыре
Они шли вниз по улице, быстро и тихо, как заговорщики, молчание нарушили, только когда свернули за угол и направились в сторону даунтауна Бруклина.
– Куда мы идем? – спросил он. – Что в такое время открыто?
– Я не знаю. Никогда не была здесь в этот час. Ты приехал на метро?
– Нет, взял такси. Он высадил меня не на том углу, но я был слишком уставший, чтобы спорить. Дошел пешком до вашего дома.
– Ты сказал Рут, куда едешь?
– Нет. Я был в кино. Человек в соседнем кресле сказал, что я разговариваю сам с собой. Я ответил ему, чтобы он не перебивал, а он – что я порчу ему единственный выходной. Поэтому я ушел, взял такси и поехал в Бикфордс
[8], там полно людей, которые разговаривают сами с собой. Господи! Посмотри на все эти бумажки на тротуарах.
– Пожалуйста. Не говори со мной про мусор.
Они дошли до перекрестка. С запада, надвигаясь на них с гулким стуком и механическим скрежетом, несся автобус. Он проехал на красный. Водитель сидел, сгорбившись и обхватив руль руками, его кисти свисали вниз, как бумажные. В салоне была только одна пассажирка, пожилая женщина с ослепительно белыми волосами. Она выглядела одновременно величественно и бессмысленно.
– О чем она думает? – спросила Софи.
– Ни о чем. Она спит.
Загорелся зеленый, потом опять красный. Вокруг шуршала мятая упаковочная бумага и газеты. В конце квартала у окон забегаловки стояли несколько вялых фигур. Приблизившись, Софи увидела внутри двух мужчин, которые двигались довольно бодро, ополаскивая грубые белые чашки и начищая гриль. Люди снаружи просто стояли и смотрели. На другой стороне улицы, возле выхода из метро, толстый смуглый коротыш в маленькой черной шляпе уставился вниз на ливневку. Из-за неподвижности он походил на беженца, который доехал, докуда смог, а теперь не знает, что делать.
– Они сейчас закроются, – сказал Чарли.
Первоначальное воодушевление покинуло Софи. Охватила тревога. Вся левая рука болела. Возбуждение от контраста между ее прежней спокойной дружбой с Чарли как жены его делового партнера – ни вопросов, ни ответов – и нынешней ситуацией; от мысли о том, что Отто спит и знать ничего не знает, мысли, которая и вытолкнула ее из дома, – исчезло. Теперь всё это напоминало тягостный разговор гостей в тот поздний час, когда больше нечего сказать и ничего не осталось, кроме пепла в камине, посуды в раковине, сквозняка в комнате, возращения к обычной отчужденности.
– Может, нам лучше вернуться, – сказала она.
– Нет! Какой-нибудь отель наверняка открыт. Пойдем… посмотрим в Хайтс.
– У тебя воротник загнулся, – сказала она, поворачиваясь к нему и надеясь направить его обратно этим будничным бытовым замечанием. Он, казалось, ее не услышал. Выглядел он взволнованным. Схватив ее за руку, он бубнил:
– Пойдем, сейчас…
Чарли был крупным мужчиной, ширококостным и основательным, но в то же время гибким и подвижным, как будто в центр его тела был встроен гироскоп. Ей всегда нравилась его походка – красивая, размашистая, одна нога легко ступает за другой. У него был приятный запах. Но сейчас она видела, чувствовала (он шел так близко), как он шаркает ногами. И пахнет какой-то несвежестью, как будто перегаром или застарелым потом.
– После Бикфордса я пошел в бар, – сказал он. – И ввязался в спор.
Софи споткнулась, и он тут же отпустил ее руку, как будто, споткнувшись, она потеряла право на его поддержку. Они пересекли Ливингстон и пошли в направлении Адамс-стрит.
– Рядом со мной у стойки нарисовался мужик, – продолжал он. – Перед ним на барном стуле сидела шлюха, а он отирался вокруг нее и вещал про яхту. Она улыбалась как истинная леди, но спину держала слишком прямо, чтобы грудь вперед. Он рассказывал, мол, только что купил семнадцатифутовую лодку и собирается окрестить ее «Негром». Собирается написать название черными готическими буквами, а затем приплыть на ней в Оук-Блафс и пришвартоваться прямо в той гавани, куда все эти богатенькие цветные приезжают на лето. С другой стороны, сказал он, можно назвать лодку «Черномазый пидорас» и отправиться в Грейт-Саус-Бей, поближе к Огненному острову
[9]. Я представился ему и даме – она пила имбирно-ржаное пиво через соломинку – и сказал, что у меня есть предложение получше. Отвали, сказал он. А я предложил ему назвать лодку «Американский мудак». Она нашла это имечко чудесным и так расхохоталась, что прямо рухнула на барную стойку, а он бросился убивать меня. Я выкрутил его жирную руку за спину, и тут охранники попросили меня покинуть помещение.