Сердце бури - читать онлайн книгу. Автор: Хилари Мантел cтр.№ 20

До замужества супруга мсье Шарпантье Анжелика носила фамилию Сольдини. Приятно заметить, что под невозмутимой наружностью парижанки до сих пор пряталась итальянская страсть. Анжелика и впрямь сохранила темпераментную скороговорку, присущую ее нации, черные платья, в которых было что-то неуловимо чужеземное, набожность и чувственность, зависящие от календаря, но под этими располагающими чертами скрывалась благоразумная и расчетливая дама с характером тверже гранита. Она бывала в кафе каждый день – цветущая матрона с бархатным взглядом. Порой кто-то из посетителей с изящным поклоном подносил ей сонет. «Я прочту позже», – говорила она, аккуратно складывала листок и позволяла себе одарить поэта томным взором.

Ее дочери Антуанетте-Габриэль было семнадцать, когда она впервые появилась в кафе. Ростом она превосходила мать, девушка с прекрасным лбом и серьезными карими глазами. Белозубая улыбка вспыхивала – и девушка тут же отворачивалась, словно ее веселье не предназначалось для чужих глаз. Блестящие от долгого расчесывания каштановые волосы ниспадали на спину, словно меховой капюшон, причудливые и почти живые, дополнительный источник тепла в холодные дни.

В противоположность матери Габриэль не отличалась изяществом и аккуратностью. Шпильки, которыми она закалывала прическу, не могли удержать тяжесть ее волос. В помещении она двигалась с той же свободой, что и на улице. Шумно вздыхала, с легкостью заливалась румянцем. Ее речь была сбивчивой, знания обрывочными, воспитание католическим и своеобразным. Габриэль обладала грубым натиском прачки, а ее кожа была нежна, словно шелк.

Мсье Шарпантье привел дочь в кафе, чтобы показать мужчинам, которые могли бы составить ей партию. Один из его сыновей, Антуан, изучал право, другой, Виктор, был женат и успешно трудился нотариусом. Оставалось пристроить дочь. Разумеется, за адвоката. Габриэль легко покорилась своей участи, лишь немного сожалея о предстоящих годах, наполненных исками, завещаниями и закладными. Вероятно, муж будет на несколько лет старше. Желательно, чтобы он был хорош собой и занимал высокий пост. А также щедр, заботлив и, чего греха таить, знаменит. Поэтому, когда однажды дверь кафе открылась, впуская мэтра д’Антона, малоизвестного провинциального адвоката, Габриэль не признала будущего мужа.

Вскоре после того, как Жорж-Жак прибыл в столицу, Франция радовалась новому генеральному контролеру финансов мсье Жюли де Флери, который прославился тем, что на десять процентов повысил продуктовый налог. Финансы самого Жорж-Жака пребывали в расстройстве, но он не унывал, находя это естественным – будет о чем вспомнить, когда разбогатеет.

Мэтр Вино загружал его работой, но обещания держал.

– Назовитесь д’Антоном, – посоветовал он Жорж-Жаку. – Это производит впечатление.

– На кого?

– Разумеется, не на аристократов, однако на ваш век хватит незнатных клиентов.

– А если они узнают, что мой титул фальшивка?

На что мэтр Вино ответил:

– Зато видны ваши устремления. Ставьте перед собой ясные цели, мальчик мой, не вздумайте нас разочаровать.

Когда пришло время держать экзамен на адвоката, мэтр Вино посоветовал университет Реймса. Семь дней, недлинный список литературы, нестрогие экзаменаторы. Мэтр Вино попытался вспомнить хоть кого-нибудь, провалившего экзамен в Реймсе, но так и не преуспел. «Разумеется, – заметил он, – с вашими талантами вы сдали бы и в Париже, однако…» Он запнулся, махнул пухлой ладошкой и издал звук, выражающий презрение к тем, кто, подобно мэтру Перрену, впустую переводит интеллектуальные усилия. Д’Антон поехал в Реймс, сдал экзамен и был допущен вести дела в Высшем суде, или Парижском парламенте, став судебным адвокатом самого низкого ранга. Дальнейшее продвижение по службе зависело не столько от его способностей, сколько от содержимого кошелька.

Став адвокатом, он покинул остров Сен-Луи ради других съемных комнат и контор разной степени комфорта и дел разной степени важности. Жорж-Жак предпочитал браться за дела определенного типа, связанные с правами собственности мелкого дворянства. Авось какой-нибудь карьерист, довольный тем, как он привел в порядок его наследственные права, порекомендует его приятелям. Детали, порой запутанные, но не решающие, никогда не поглощали его целиком. Выработав победную стратегию, Жорж-Жак быстро утрачивал к делу интерес. Возможно, он намеренно брал дела, которые не мешали ему думать о другом? В те дни он не был склонен к самокопанию. Его слегка удивило, а потом разозлило, что окружающие, как правило, глупее его. Лентяи вроде Вино карабкались вверх, к должностям и богатству. «Всего доброго, – говорили они. – Неделя выдалась неплохая. До вторника». Он наблюдал, как они разъезжаются на выходные в места, которые парижане считают лоном природы. Когда-нибудь он тоже купит себе скромный домик, пару акров земли. Может быть, там его неугомонный разум обретет покой.

Жорж-Жак знал, чего хочет. Денег, выгодной партии, порядка в делах. Чтобы сделать карьеру, требовался капитал. Двадцати восьми лет от роду, он был сложен как разносчик угля. Его трудно было представить без шрамов, но не будь их, он был бы чертовски привлекательным мужчиной. Он научился бегло болтать по-итальянски, беседуя с Анжеликой, ибо заглядывал в кафе всякий раз, как в судах слушались его дела. Чтобы вознаградить его за изуродованное лицо, Господь даровал ему голос – сильный, звучный, хорошо поставленный. Голос, от которого у женщин по спине бежали мурашки. Он часто вспоминал поэта-лауреата и пользовался его советом, вытягивая звук откуда-то из-под ребер. Голос был еще далек от совершенства: ему не хватало звучности и красок, но сомневаться в его полезности не приходилось.

Красота – еще не все, рассуждала Габриэль. Не говоря уж о деньгах. Она многое передумала. Однако в сравнении с этим мужчиной любой другой завсегдатай кафе выглядел робким ничтожеством. Зимой восемьдесят шестого она начала на него заглядываться, весной подарила ему робкий поцелуй сомкнутыми губами. И мсье Шарпантье считал, что у него есть будущее.

Беда в том, что в его положении карьеры не сделаешь, не выказывая должного подобострастия в адвокатской коллегии, что давалось ему с трудом. И порой внутренняя борьба отражалась на его грубом багровом лице.

Мэтр Демулен занимался адвокатской практикой вот уже шесть месяцев. Его выступления в суде были редки и, подобно многим редкостям, привлекали ценителей, которые со временем становились все более взыскательными и пресыщенными. За ним, словно за судейской знаменитостью, таскалась толпа студентов. Они наблюдали за тем, как развивается заикание Демулена и как он пытается побороть его, выходя из себя. Отмечали, как бесцеремонно он расправляется с фактами, как обращает банальную юридическую формулу в изречение какого-нибудь увенчанного тирана, чью крепость под силу сокрушить ему одному. Это был особый взгляд на мир с точки зрения червяка, который пытается ползти в другую сторону.

Сегодня рассматривалось дело о правах на выпас, о мелких тайных прецедентах, которым не суждено войти в историю юриспруденции. Мэтр Демулен сгреб в кучу бумаги, одарил судью ослепительной улыбкой и покинул зал судебных заседаний с проворством узника, которому не терпится вырваться из темницы.