Сезон отравленных плодов - читать онлайн книгу. Автор: Вера Богданова cтр.№ 27

Я не могу тебе сказать, бабуля, думает Женя. Вот это точно не могу.

Она бы хотела, чтобы Илья мог просто подняться на этаж, позвонить в дверь и спросить: «А Женя дома?»

Она бы хотела пригласить его на чай, показать всем – посмотрите, какой он, и он мой, ничей больше. Но это невозможно. Хотя Дианка в итоге все узнала. Вы ебнулись, сказала с восхищением. Вообще это же законом не запрещено, сказала. «В Средние века все короли на сестрах и родственницах женились, и ничего. Батя твой немного поговнится и перестанет».

Она убеждена, что у Жени с Ильей все серьезно, просто нужно время.

А Женя не знает. Дурное предчувствие покалывает и пузырится газировкой. Илью нужно принимать гомеопатически, постепенно увеличивая дозу, иначе будет отравление. Его нужно пить понемногу, как крепкий напиток, но Женя выпивает залпом.

Когда она ночует у родителей, Илья ждет ее на другой стороне проспекта Мира. Женя набрасывает куртку, влезает в туфли на тонких и красивых каблуках – те больно давят на пятки, через пару часов натрут до мяса, но у Жени в сумке есть пластырь. Я пошла, кричит, сегодня больше не зайду, и быстро ковыляет по лестнице вниз. Белая свадебная «девятка» стоит на парковке у остановки. Увидев Женю, Илья выходит, хочет обнять, но Женя прыгает в машину. Целует Илью там, под прикрытием тонированных стекол, долго, пока желание не становится болезненным.

Когда она ночует на съемной квартире, Илья поднимается наверх, съедает только что нанесенную помаду, сминает укладку и одежду. Женя садится к нему в машину, в бардачке которой уже лежат ее расческа, духи, гигиеничка, начатая упаковка мятных леденцов. Она ничего не ждет, и каждый раз последний. Они едут в Сокольники, или за МКАД гулять, или в кино, или к кому-то на квартиру, или в квартиру к самому Илье. Они пьют вино из горла, передавая друг другу бутылку. Они занимаются английским на столе на кухне, а после любовью – на том же столе, в ванной, в спальне, на ковре и на балконе днем, когда соседка вытрясала пыль, и с каждым разом от Жени остается меньше, так тает во рту леденец.

Когда-нибудь она исчезнет. Когда-нибудь она оступится, и стыд-и-срам ее сожрет.

Когда таксист высаживает Женю на «Павелецкой», звонит мобильный. Мама. Звонок настойчивый, тревожный, брать трубку неохота. Честно говоря, Жене хочется убрать телефон в сумку и забыть, не знать, пойти в офис.

Женя делает глубокий вдох. Женя жмет «Ответить».

– Привет, мам, – отвечает голосом чуть выше своего обычного, специальным голосом взрослого ребенка.

Мама в панике – бабушке вдруг стало плохо, забрали ее в больницу. Опять желчный, воспаленные протоки, камни и песок, сама-то мама еще на работе, до папы не дозвониться, она, конечно, попробует еще, но нужно ехать срочно, срочно, СРОЧНО.

Женя отпрашивается по семейным обстоятельствам. Денег на такси больше нет, зарплата только через два дня, в метро она не сможет спуститься – даже ради бабушки, никак, простите. Она набирает Илье. Он находит ее через полчаса, и они едут обратно через всю Москву на ВДНХ. Рабочий и колхозница неодобрительно следят за ними из-под металлических век. Илья следит за дорогой, сжимает крепко руль. Женя следит за натянутыми над тротуаром струнами неизбежного, которые дрожат опасно. Что если все узнают?

Может быть, и бабушка в больнице тоже из-за них? Горечь подступает, собирается во рту, опять тошнит, и ощущения от своего тела немного иные. Женино нутро как будто перестраивается, смещается, давая место новому. Последние дни ее часто укачивает, наверное, это усталость или плохое питание.

Больница старая, нужный корпус они ищут долго, спрашивая у охранников и гардеробщиц корпусов ненужных. На входе заносят паспортные данные в журнал, пишут, к кому явились.

– Мы к бабушке, – объясняет Женя. – Ее только привезли.

– Ты иди первой, – говорит Илья. – Я поднимусь потом.

Женя понимает, что он прав, – будет подозрительно, если они вдруг придут вдвоем. Все родные думают, что Женя и Илья не общаются друг с другом.

Женя хочет спросить его: зачем тогда все это?

И еще: дальше будет так же? Сколько? Еще месяц? Год?

И: нам нужно прекратить.

Но она молчит, кивает, поднимается в отделение, куда положили бабушку. Там пахнет постным супом, лекарствами, линолеумом, нагретым солнцем. Палата у бабушки светлая, но небольшая, места всего на одну кровать изголовьем к батарее и окну, и два прохода по обе стороны, протискиваться в них можно лишь боком.

Женя протискивается, не решается взять бабушку за руку – от ее предплечья вьется пластиковый червь капельницы. Игла закреплена пластырем, он кажется Жене ненадежным, будто вот-вот отлепится, и игла вывернет вену.

– О, Женька уже здесь, – слышен папин голос. У папы в каждой руке по сумке, из одной виден край рулона туалетной бумаги. Мама вынимает его и ставит на тумбочку, как белый мягкий приз. – Смотри, кого мы привели.

За ними заходит Илья, прячет взгляд, встает рядом с мамой, у выхода. Ни дотянуться, ни обнять.

– Илья тоже приехал бабушку проведать, – говорит папа. – Мы встретились внизу. Тебе мать передала? – спрашивает он. – Я ей звонил.

Помедлив, Илья кивает.

«Привет», – говорит ему Женя третий раз за день. Первое привет было еще в постели, пришло в сообщении.

«Привет», – эхом отвечает ей Илья. Он касается своих ребер, слева, чуть выше сердца, и, кажется, прислушивается к чему-то, что Жене не услышать.

Женя касается того же места у себя. Нет, ничего не отзывается, просто горечь снова растекается под языком. Она пробует эту горечь, утешающе знакомый вкус.

Струна касается ее плеча.

Илья ждет Женю у Павелецкого вокзала, еле отыскав место и пободавшись с местными таксистами. Они договорились встретиться после работы и поехать сперва в стрелковый клуб, куда он время от времени заглядывает, потом в Царицыно. Женя садится в машину, смотрится в зеркало, поправляет волосы. Илья глядит на шрам на ее руке, нежно-розовое пятно тонкой кожи.

Каждый раз, когда он видит этот шрам, он вспоминает второе сентября. Он позвонил на домашний бабушке – хотел тайком узнать, как Женя, действительно ли она болеет. Она перенесла встречу, голос у нее был странный, и у Ильи возникло ощущение, что происходит нечто большее, чем просто сопли и простуда. Что он не замечает что-то важное, никак не может ухватить. Еще был страх, что Женя морочит ему голову, не хочет больше видеться после кино. Что он зашел слишком далеко. Он сам не хочет видеться, наверное, но его нестерпимо тянет к ней, как будто они связаны. Всегда были, он понял это еще на даче.

Дело и правда оказалось не в простуде. И то, как бабушка это сказала: сиповато, слабо, будто сама вот-вот сломается от новостей, – Илью изрядно напугало. И он с ума сходил от того, что не мог приехать.