Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Мур cтр.№ 45

Иногда сами тропы становились такими же культурными артефактами, как и произведения искусства или религиозные реликвии. На западе страны многие племена с помощью подручных инструментов вырезали следы на сухой почве или камнях. В поселении Паджарито-Меса в Нью-Мексико Снид обнаружил загадочные, идущие параллельно друг другу тропы; он предположил, что создание троп, не предназначенных для хождения по ним, имело какое-то особое, неизвестное нам значение. Индейцы народа тева создавали так называемые «тропы дождя», которые спускались с расположенных на вершинах гор святилищ и по замыслу тева должны были притягивать дожди к их полям. Представители Нумийской и Юманской культур строили тропы, ведущие к определенным горным вершинам (их называли «места силы», или puha), по которым, как они верили, путешествовали живые, мертвые и спящие люди, а также мифические персонажи и ветер. Эти тропы существовали как в физическом, так и в потустороннем мире, которые во многих индейских культурах были неразрывно связаны друг с другом.

* * *

К тому моменту, когда тропа начала подниматься на хребет, Маршалл был уже почти уверен в том, что это действительно старая тропа чероки. Прежде всего потому, что она шла по хребту, что было характерной особенностью многих индейских троп. Он объяснил, что, поднявшись на хребет, можно пройти много миль, не встречая серьезных препятствий. Зимой горные хребты спасали путников от необходимости пересекать вброд реки, а летом там можно было не бояться попасть в заросли плюща, лавра и рододендрона, которые местные жители называют «Лавровым адом».

Тропа становилась все более крутой, что серьезно замедлило наше продвижение. Маршалл подсчитал, что, проходя примерно одну милю, мы поднимались на тысячу футов. Он сказал, тяжело дыша, что это еще один хороший признак того, что тропа была протоптана чероки, а не европейцами. Англичане ненавидели тропы чероки, потому что по ним было сложно передвигаться верхом.

Хотя мы часто говорим о «пути наименьшего сопротивления», надо понимать, что любой ландшафт содержит бесчисленное множество путей наименьшего сопротивления. Все зависит от выбранного вида транспорта. Равнинные индейцы перевозили товары на собачьих волокушах и поэтому избегали крутых подъемов, на которых волокуши отрывали задние ноги собак от земли. После того, как европейцы привезли в Америку лошадей, некоторые племена также начали использовать лошадиные волокуши, поскольку они могли подниматься на более крутые склоны, чем собачьи. Однако лошади беспомощны перед склонами, на которые без труда взбираются ламы, поэтому забравшись подальше на юг, в Перу, испанские конкистадоры уже не могли следовать по многим тропам инков.

Чероки передвигались в основном пешком, в мокасинах на мягкой подошве, которые позволяли их ногам крепко цепляться за землю. «Обувь была тесно связана с индейскими тропами, – сказал Маршалл. – Мало кто задумывается об этом аспекте». Сам он был в потрепанных походных ботинках на резиновой подошве. Маршалл пробовал носить мокасины, но быстро понял, что его ноги недостаточно сильны для того, чтобы эффективно удерживать землю.

Тропа поднималась все выше и выше. Серые деревья раскачивались на ветру, теряя последние листья. На краю тропы лежали остатки покрытого мхом и грибами каштанового дерева. Каштаны были когда-то самыми распространенными деревьями в этом регионе и каждое лето окрашивали Аппалачи в бледно-серые цвета. Каштаны вырастали настолько большими, что падая, они издавали звук, который все называли не иначе как «гром ясного дня». Однако на рубеже двадцатого века миллионы этих деревьев погибли из-за нашествия насекомых-вредителей.

По этой и многим другим причинам, древние чероки бы не узнали современные леса. Тайлер Хоу, специалист по истории чероки, во время нашего разговора обратил на это особое внимание. «Нынешние леса невозможно сравнивать с лесами того времени, – сказал он. – Природа с тех пор сильно изменилась». Во-первых, почти все леса были вырублены, поэтому деревья показались бы чероки слишком молодыми. Кроме того, чероки регулярно расчищали особенно густые заросли огнем, поэтому современный лес показался бы им неухоженным.

Леса Северной Америки потрясли первых европейских переселенцев. Причем удивление у них вызывали не только возраст и размеры деревьев, но и отсутствие подлеска. Многие поселенцы отмечали, что леса восточного побережья были похожи на классические английские парки. Некоторые утверждали, что человек может скакать по ним на лошади (или, согласно одному источнику, на четырехколесной колеснице) во весь опор и не задевать деревья. Очень многие колонисты ошибочно полагали, что это естественное, предопределенное Богом состояние лесов. Неудивительно, что у них сложилось такое мнение, учитывая, что к тому моменту, когда иммиграция в Северную Америку приняла массовый характер, инфекционные заболевания, завезенные первыми европейцами, успели убить до девяноста процентов коренного населения. Пионеры второй волны пришли в огромный сад, в котором только на первый взгляд не было садовника.

Впрочем, наблюдательные европейцы быстро поняли, что похожие на парки леса появились не на пустом месте и что они требовали тщательного ухода. Уильям Вуд, автор первой книги по естественной истории Новой Англии, изданной в 1634 году, писал, что «в тех местах, где живут индейцы, едва ли можно встретить кустарник или сколь-нибудь заметный подлесок, который можно увидеть на открытой местности». В то же время он отмечал, что в тех местах, где индейцы вымерли от болезней или там, где реки мешали распространяться лесным пожарам, было «много подлеска», причём настолько много, что «эти места называют тряпичной равниной, поскольку всякий, кто проходит там, рвет в клочья свою одежду».

Огонь не только помогал расчищать тропы и сельскохозяйственные угодья, но и стимулировал рост трав и ягод, отпугивал комаров и истощал природные ресурсы соседних племен. Когда британцы положили конец практике умышленных поджогов, миллионы акров открытых дубовых саванн превратились в непроходимые леса в течение двух десятилетий. Сейчас уже всем ясно, что вместо того, чтобы пребывать в блаженном «естественном» состоянии, коренные жители Северной Америки основательно меняли ландшафты, терпеливо приспосабливая их под себя.

* * *

Мы остановились пообедать на вершине хребта в том месте, где тропа пересекала грунтовую дорогу. Вдалеке синели горы. Белое солнце едва пробивалось сквозь высокие белые облака, похожие на тающий лед. Маршалл открыл рюкзак и вытащил пять полиэтиленовых пакетов. В одном лежала завернутая в фольгу еще теплая картофелина. Во втором – яблоко. В третьем – бутерброд с арахисовым маслом. В четвертом – несколько зубчиков чеснока, которые Маршалл тут же отправил в рот и, не морщась, быстро пережевал. В пятом – большой кусок медвежьего мяса. Он коптил его два часа, а потом запек в духовке, чтобы избавиться от лишнего жира. Он поделился со мной этим мясом, которое оказалось удивительно вкусным и немного похожим на техасскую копченую грудинку. Для себя Маршалл приберег огромное медвежье ребро, которое он грыз настолько неистово, что был похож на огромного белого волка.

Он лежал на боку, опершись на локоть, и рассказывал истории из своей юности. В пятом классе, по его словам, он был одержим историями об американских индейцах; он прятал тонкие книжки с воспоминаниями о пограничной жизни в своих учебниках, чтобы все думали, что он делает уроки. Естественно, он стал бойскаутом, научился ходить в походы, плавать на каноэ и разбивать палатку. Когда ему исполнилось восемнадцать, он построил плот из пятидесятипятигаллонных бочек (с парусом, съемным каноэ и десятифутовым флагом Конфедерации), на котором вместе с двумя друзьями проплыл по реке Алабама от города Сельма до Мексиканского залива.