Хик-Хика забавляли эти архитектурные изыски. Иногда он вмешивался в процесс строительства, раздавая приказы и указания, пьяно посмеиваясь. Чаще всего фунгусы не обращали на него внимания. Они были слишком заняты своей работой: пробивали шахты в горной породе, сваливали обломки в одном месте, переносили в другое. Чудовища не перечили хозяину, но и не подчинялись: во время строительства Пустой горы стало очевидно, что Хик-Хик не всегда может управлять фунгусами. Его это не волновало: по крайней мере, монстры были при деле.
Лысая Гусыня тоже участвовала в строительстве. Она не таила зла на Хик-Хика и неотступно следовала за ним по пятам. Птица то играла роль послушной собачки, то бранила работавших монстров, как заправский надсмотрщик. Иногда фунгусы ее слушались, в другие разы не обращали на гусыню ни малейшего внимания, иначе говоря, поступали с ней приблизительно так же, как с Хик-Хиком. Один только Кривой относился к строительным работам с прохладцей. Двигался медленно и неохотно и даже отлынивал. В такие минуты он поднимался на высокую площадку, напоминающую каменный трамплин над пустотами в недрах горы, и оттуда наблюдал за лихорадочной суетой сородичей. Концы своих когтей фунгусы использовали как кирки, вонзая их в скалы с такой силой, что в воздухе образовывались тучи каменного крошева. Пыль оседала, и потому все эти пещерные труженики были постоянно покрыты пепельным налетом. Их кожа, которая прежде отличалась яркой и насыщенной расцветкой, пожухла и стала матово-серой. Даже глаза изменились: лишенные век, они всегда были припорошены тончайшем слоем пыли, так что фунгусы, страстно увлеченные строительством, казались слепыми.
Порой Коротыш, изнемогая от усталости, подходил к Кривому, которого считал самым опытным, потому что тот первым вылез из земли. А главное, старший сородич помог ему выбраться из расселины. Они говорили на своем языке, передавая друг другу чувства, которые рождались в их цилиндрических телах, и Коротыш спрашивал одноглазого друга, почему тот не помогает остальным вытаскивать породу и строить внутри Пустой горы жилище для всех. Подобные вопросы выводили Кривого из себя, и его ответ, переведенный на человеческий язык, звучал бы приблизительно так:
– Если прохлада нам не только не страшна, но даже полезна; если дождь, льющийся из облаков, нас питает; если нашим головам не нужны потолки, которые нам только мешают, – зачем тогда нужна эта Пустая гора?
VIII
Испанские войска под командованием сентиментального и глубоко страдающего Антонио Ордоньеса начинают подготовку к операции по уничтожению расы фунгусов
Его звали Антонио Франсиско Ордоньес Кабралес, и больше всего на свете он любил оперу. В военной академии он славился своей манерой причесывать волосы. «Строй наших солдат, – говорил полковник, возглавлявший сие учреждение, – должен быть таким же безукоризненным, как пробор кадета Ордоньеса». Но одно дело служба, а другое – призвание. Антонио прекрасно помнил, когда и как возникла его любовь к Вагнеру.
Как-то раз Испания и Германия заключили договор о взаимном военном контроле. А поскольку в подобных делах речь идет больше о дипломатии, нежели о военном искусстве, было гораздо важнее произвести хорошее впечатление, чем приобрести знания, а потому испанская сторона выбрала военных не самых талантливых, зато самых статных и красивых. Оказался среди них и Антонио, который только что закончил учебу с весьма посредственными оценками в аттестате. После посещения морских укреплений на Фризских островах и Берлина они прибыли в Байройт. И там, в Байройте, Антонио отправился в оперу. Давали Вагнера.
Ордоньес слушал музыку, и она уносила его в иной мир. Он чувствовал, как душа покидает тело и воспаряет ввысь. Иной мир был более героическим и одновременно более человечным; сверхъестественным, но тем не менее неожиданно более понятным. Выйдя из оперы, Антонио сказал себе, что по сравнению с Вагнером армия – полное дерьмо.
Наконец-то он нашел свое настоящее призвание. Было еще не поздно бросить все, повесить мундир на крючок и стать Heldentenor, героическим вагнеровским тенором. Выбор оказался нелегким. Как следовало поступить? Подчиниться музыкальному инстинкту или слушаться командиров? Взять судьбу в свои руки или вверить свою жизнь другим? Антонио тяжело вздыхал: каждый человек знает, что нужно сделать, чтобы достичь счастья, но воплотить подобное решение в жизнь очень трудно. Расстаться с армией у Ордоньеса не хватало сил. Да, Вагнер ставил перед ним высшую задачу: разрешить конфликт с самим собой. В конце концов он выбрал путь, которым следуют все трусы: отложил решение до лучших времен.
Во время следующего оперного сезона он использовал любую возможность, чтобы пойти в театр. К несчастью, в испанских театрах Вагнера ставили неохотно, и однажды в художественном кружке Антонио устроил целую сцену. На следующий день в разделе «Хроника общественной жизни» городская газета опубликовала следующую заметку:
Испанский бык наносит рану итальянскому льву
Вчера вечером в саду художественного кружка должен был состояться великолепный оперный концерт, программу которого организаторам пришлось изменить непосредственно перед началом. Однако действие неожиданно было прервано вмешательством возмущенного офицера, молодого капитана Антонио Франсиско Ордоньеса Кабралеса, который выразил горячий протест против программы, включавшей произведения Верди. Стоило прозвучать первым нотам, как наш офицер вскочил со своего места и закричал: «Безобразие! Никто не предупредил меня, что я окажусь в логовище слюнтяев и хлюпиков! Нет, только не Верди!» Вмешательство распорядителей только подлило масла в огонь, доблестный военный не только не успокоился, но и разбушевался еще сильнее. «Решать споры с поклонниками Верди можно лишь при помощи артиллерии! – выкрикивал сей офицер. – Долой Хосе Верди! Да здравствует Рикардо Вагнер
[4]!» Досточтимый культурный атташе итальянского посольства Леонсио Бальбино счел, что подобное поведение оскорбляет его патриотические чувства, и решил дать отпор капитану. Но тот схватил его за ворот пальто, и оба покатились по зеленой траве, являя собой прискорбное зрелище. Во время потасовки сеньору Леонсио досталось больше, чем сопернику, потому что капитан Ордоньес разбил о его голову красивый массивный графин для пунша, приготовленного тем вечером для гостей. Ожидается, что Италия выразит протест по дипломатическим каналам.
Командование не знало, как поступить с провинившимся, и в итоге пришло к выводу, что самое простое решение – отправить его куда-нибудь подальше. И послали Антонио в самое укромное и неприютное место из всех убывающих с каждым днем владений испанской короны – в казармы восточной части Пиренеев. Там ему не грозили ни встречи с поклонниками Верди, ни повышения по службе или иные перспективы. Его ждали только холода, дождь и туман.
Как ни странно, перемена далась ему не слишком мучительно. И случилось так отчасти благодаря окрестным видам. Пиренейские горы представляли собой идеальный вагнеровский пейзаж: суровый и внушительный. Казалось, в этих краях можно собственными глазами увидеть валькирий, летящих от вершины к вершине. Ордоньес часто углублялся в густые леса или поднимался в горы, похожие на сторожевые башни, созданные самой природой. С их вершин облака казались твердыми, точно крепости, которые величественно двигались по небу. Стоя в гордом одиночестве, озирая весь мир у своих ног, Антонио пел страстные арии из Лоэнгрина. Заслышав его пение, стада баранов в ужасе разбегались. А оскорбленный офицер возвращался в казарму, ругая каталонских баранов на чем свет стоит.