Семь мужей Эвелин Хьюго - читать онлайн книгу. Автор: Тейлор Дженкинс Рейд cтр.№ 63

Ближе к концу съемок, после долгого дня и тяжелой эмоциональной работы, когда я уже собиралась домой в своей гримерной, в дверь постучал Макс.

– Ну, что задумал? – спросила я.

Он посмотрел на меня задумчиво, потом сел. Я садиться не стала, показывая, что ухожу.

– Думаю, Эвелин, нам нужно кое-что обдумать.

– Обдумать?

– Любовную сцену на следующей неделе.

– Я знаю.

– Съемки почти закончены.

– Да.

– По-моему, кое-чего недостает.

– Это чего же?

– Думаю, зрителю нужно понять сексуальную притягательность Патриции и привлекательность Марка.

– Согласна. Поэтому я и согласилась показать грудь. Ты получил то, чего не получал от меня ни один другой режиссер. По-моему, ты должен быть доволен.

– Конечно, я доволен. Но думаю, нам нужно показать, что Патриция – это женщина, которая берет то, что хочет, и наслаждается плотскими грехами. Она этакая мученица. И она святая, которая на протяжении всего фильма помогает Марку, стоит на его стороне.

– Верно, потому что она сильно его любит.

– Да, но надо также показать, почему она его любит. Что он дает ей, что она получает от него?

– К чему ты клонишь?

– Я хочу, чтобы мы сделали что-то, чего не делает никто.

– И что же это?

– Я хочу показать, что ты трахаешься, потому что тебе это нравится. – У Макса даже загорелись глаза. Его захватила волна творческого энтузиазма. Я знала Макса – похотливость была у него в натуре, но здесь отдавало чем-то другим. Здесь пахло бунтом. – Подумай. Сексуальные сцены – это про любовь. Или власть.

– Конечно. И цель любовной сцены на следующей неделе в том, чтобы показать, как сильно Патриция любит Марка. Как верит в него. Насколько крепка связь между ними.

Макс покачал головой.

– Я хочу показать публике, что Патриция любит Марка еще и потому, что он доводит ее до оргазма.

Я задумалась. Ничего скандального в предложении Макса вроде бы не было, но воспринималось оно именно так. Для женщин в сексе важна интимность, для мужчин – удовольствие. Так говорит нам культура.

Мысль о том, что меня покажут наслаждающейся собственным телом и жаждущей мужского, что женщина вынесет на экран свое физическое удовольствие… – в этом было что-то вызывающе смелое и дерзкое. То, о чем говорил Макс, напоминало графический портрет женского желания. На уровне инстинкта идея сразу пришлась мне по вкусу. Сама мысль о графической сексуальной сцене с Доном взволновала меня примерно так же, как чашка хлопьев с отрубями. Но я хотела раздвинуть границы и показать женщину, занимающуюся сексом, чтобы получить удовольствие, а не доставить его кому-то. Захваченная идеей, я схватила куртку и протянула руку.

– Я – за.

– Макс рассмеялся, соскочил со стула и пожал ее.

– Fantastique, ma belle! ^[27]

Я должна была сказать ему, что подумаю. Я должна была, едва приехав домой, рассказать об этом Селии. Я должна была дать ей высказаться, выразить свои опасения. Это не значит, что она могла указывать, что мне делать или чего не делать с собственным телом, но я была обязана поинтересоваться, как повлияют на нее мои решения. Я должна была посидеть с ней за обедом, рассказать, чего я хочу, и объяснить, почему я этого хочу. Я должна была любить ее в ту ночь и показать, что единственное тело, в котором я ищу наслаждения, – ее тело.

Сделать это было нетрудно. Такие вещи – это доброта и внимание к любимому, когда ты знаешь, что твоя работа включает, помимо прочего, и показ всему миру, как ты занимаешься сексом с другим человеком.

Ничего этого я для Селии не сделала. Более того, я избегала ее. Приехав домой, я проверила Коннор. Потом прошла на кухню и съела салат, оставленный Луизой в холодильнике. Селия встретила меня и обняла.

– Как съемки?

– Все хорошо. Заканчиваем.

Она не спросила ни как прошел день, ни что интересного у Макса, ни даже какие планы на следующую неделю. И я, воспользовавшись этим, не стала затрагивать тему секса в фильме. Прежде чем Макс дал команду «Начали!», я выпила два бурбона. Всех отпустили, площадку закрыли. Остались только я, Дон, Макс, оператор и пара парней, работавших со светом и звуком.

Я закрыла глаза и приказала себе вспомнить, как хорошо мне было с Доном много лет назад. Я вспомнила, как пробудилось мое собственное желание, как я осознала, что мне нравится секс и что в сексе есть не только желания мужчины, но мои желания. Мне захотелось вложить семя этой мысли в женские головы. Я подумала о других женщинах, которые боятся собственного удовольствия и своей силы. Я подумала о том, как женщины будут подходить к своим друзьям и говорить: «Дай мне то, что он дал ей».

Я представила себя средоточием нестерпимого желания, жгучей потребности в том, что может дать только другой. У меня это было с Доном. У меня это было с Селией. И я закрыла глаза, сосредоточилась и вышла под камеру.

Потом люди будут говорить, что мы с Доном занимались в фильме самым настоящим сексом. Ходили самые разные слухи, что секс был реальный. Все эти слухи – полная чушь.

За настоящий зрители приняли его потому, что увидели неподдельную энергию страсти, потому, что я в те минуты представила себя женщиной, отчаянно жаждущей его, потому, что Дон сумел представить, как хотел меня еще до того, как получил.

В тот день на площадке я отпустила тормоза. Я предстала буйной, неукротимой, неудержимой. Ни до, ни после я не была такой. То был момент чистейшей безумно сыгранной эйфории. Когда Макс крикнул «Снято!», я тут же выключилась, поднялась и поспешно надела халат. Я залилась краской. Я, Эвелин Хьюго, покраснела. Дон спросил, все ли в порядке, и мне пришлось отвернуться, потому что я не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Я ответила, что все в порядке, вернулась в гримерную, закрыла дверь и расплакалась. Я не стыдилась сделанного. Не переживала из-за реакции публики. Слезы катились по лицу, потому что я лишь теперь осознала, как обошлась с Селией.

Я считала, что живу по определенному кодексу. Возможно, его придерживались не все, но мне он подходил. И часть этого кодекса предполагала честность, искренность и доброту по отношению к Селии.

Сделав то, что сделала, не получив ее одобрения, я поступила некрасиво по отношении к любимой женщине.

После съемок я не стала брать машину и пошла домой пешком, за пятьдесят кварталов. Мне нужно было подумать.

По пути я остановилась и купила цветов. Потом позвонила с телефона-автомата Гарри и попросила его взять на ночь Коннор. Селия в спальне сушила волосы.

– Это тебе, – сказала я, протягивая ей букет белых лилий. Цветочник сказал, что белые лилии означают: моя любовь чиста.