Рождество под кипарисами - читать онлайн книгу. Автор: Лейла Слимани cтр.№ 11

* * *

Во дворце красоты, где дамам завивали волосы и красили лаком ногти на ногах, парикмахер Эжен потешался над Матильдой, высокой блондинкой с зелеными глазами, которая была выше мужа на добрых десять сантиметров. Эжен смешил клиенток, подчеркивая различия супругов: у Амина, говорил он, волосы черные, как уголь, и растут так низко, что взгляд кажется сердитым. А она нервная, как двадцатилетняя девушка, и в то же время в ней есть что-то от мужчины, что-то необузданное, неправильное, из-за чего Эжен решил больше ее не принимать. Парикмахер в самых цветистых выражениях описывал длинные крепкие ноги молодой женщины, ее волевой подбородок, руки, которым она совершенно не уделяет внимания, ее огромные ступни, такие большие и опухшие, что она может носить только мужскую обувь. Белая и темнокожий. Великанша и офицер-коротышка. Клиентки под колпаками-сушилками прыскали со смеху. Но стоило почтенной публике вспомнить о том, что Амин воевал, что он был ранен и награжден, смешки умолкали. Женщины понимали, что лучше им прикусить язычки, и от этого еще больше исходили желчью. Матильда, считали они, – слишком странный военный трофей. Как этот вояка сумел убедить могучую эльзаску поехать следом за ним в такую глушь? От чего она хотела убежать, когда отправилась сюда?

* * *

Все ринулись к ребенку. Принялись давать советы. Какой-то мужчина грубо отпихнул Матильду и попытался урезонить Аишу. Воздев руки к небесам и упомянув имя Господа, он стал вещать о фундаментальных принципах, лежащих в основе правильного воспитания. Матильду то и дело толкали, а она старалась защитить свое дитя: «Не трогайте ее! Не приближайтесь к моей дочери!» Она вконец растерялась. Для нее было пыткой видеть, как плачет дочь. Она хотела обнять ее, покачать на руках, как младенца, признаться, что солгала. Да, трогательные воспоминания о вечной дружбе, о самоотверженных учителях – она выдумала все это от начала до конца. Правда в том, что ее воспитатели были не такими уж милыми людьми. Что самые яркие воспоминания о школе – это подъем затемно и умывание ледяной водой, дождь как из ведра, ужасная еда, послеполуденные часы, когда живот подводит от голода и страха, от отчаянной жажды хоть малейшего проявления нежности. Поедем домой, хотелось ей закричать. Забудем всю эту историю. Вернемся домой, и все будет прекрасно. Я сама сумею ее обучить, я справлюсь. Амин бросил на нее мрачный взгляд. Матильда балует дочь, осыпает ее дурацкими ласками, и та становится безвольной. К тому же это было ее желание записать Аишу сюда, в школу для французских детей, над которой возвышается церковная колокольня, где читают молитвы чужому богу. Наконец Матильда проглотила слезы и неловко, неуверенно протянула руки к дочери:

– Иди, иди ко мне, моя девочка, моя маленькая.

Поглощенная дочерью, Матильда не замечала, что все смеются над ней. Что люди опустили глаза и разглядывают ее огромные ботинки из потертой кожи. Мамаши перешептывались, прикрывая рот рукой в перчатке. Они смущались и сдавленно хихикали. Стоя у ограды школы Пресвятой Девы Марии, они внезапно вспомнили, что нужно проявлять сострадание, ведь Господь смотрит на них.

Амин крепко держал дочь, обхватив ее поперек туловища. Он был взбешен:

– Что это за цирк? Отпусти дверцу, слышишь? Веди себя прилично. Нам за тебя стыдно.

Платье на Аише задралось до пояса, и стали видны трусики. Школьный сторож с беспокойством наблюдал за ними. Но вмешаться не посмел. Старика марокканца с круглым приветливым лицом звали Браим. Он прикрывал лысую голову белой шапочкой-гафией ажурной вязки. Его слишком просторный темно-синий пиджак был безупречно отутюжен. Родителям не удавалось успокоить дочь, казалось, одержимую демоном. Церемония начала учебного года неминуемо будет сорвана, и директриса разгневается, узнав, что у ворот ее почтенного заведения разыгрался такой спектакль. Она строго с него за это спросит и будет сердиться.

Старый сторож подошел к машине и так нежно, как только мог, принялся разгибать маленькие пальчики, вцепившиеся в дверцу. Сказал по-арабски, обращаясь к Амину:

– Я ее держу, а ты жми на газ и уезжай.

Амин кивнул. Вскинув голову, подбородком указал Матильде на ее место, та села. Он не поблагодарил старика. Как только Аиша ослабила хватку, ее отец рванул с места. Машина скрылась вдали, и Аиша так и не узнала, посмотрела ли на нее мать на прощание. Да, они ее и вправду бросили.

Она очутилась на тротуаре. Ее голубое платье измялось, одна пуговица оторвалась и потерялась. Глаза у нее покраснели от слез, а мужчина, державший ее за руку, не был ее отцом. «Я не могу проводить тебя во двор. Мне положено стоять здесь, у ограды. Это моя работа». Он положил ладонь на спину девочки и подтолкнул ее к входу. Аиша послушно кивнула. Ей было стыдно. Она ведь хотела быть незаметной, как стрекоза, а вместо этого привлекла к себе всеобщее внимание. Она пошла по дорожке, в конце которой ее ждали монахини в длинных черных одеяниях, выстроившиеся у входа в классную комнату.

Она вошла в класс. Ученицы уже расселись по своим местам и, улыбаясь, разглядывали ее. Аиша пережила такой страх, что теперь ей ужасно захотелось спать. В голове у нее нестерпимо шумело. Если бы она сейчас закрыла глаза, то провалилась бы в глубокий сон, она это знала. Одна из сестер взяла ее за плечо. Она держала в руке листок бумаги.

– Как тебя зовут?

Аиша подняла глаза, не понимая, чего от нее хотят. Монахиня была очень молода, и ее красивое бледное лицо понравилось Аише. Сестра повторила вопрос, склонилась к девочке, и та наконец прошептала:

– Меня зовут Мшиша.

Сестра нахмурилась. Поправила сползшие на кончик носа очки и сверилась со списком учениц. «Мадемуазель Бельхадж. Мадемуазель Аиша Бельхадж, дата рождения: 16 ноября 1947 года».

Девочка повернулась. Она огляделась вокруг, словно не понимая, к кому обращается монахиня. Она не знала, кто все эти люди, и с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться. У нее задрожал подбородок. Она обхватила себя руками и вонзила ногти в кожу плеч. Что случилось? Что она такого натворила, за что ее здесь заперли? Когда мама вернется? Сестре стоило большого труда поверить в это, но она вынуждена была признать очевидное. Эта девочка не знала, как ее зовут.

– Мадемуазель Бельхадж, сядьте вон там, у окна.

Сколько Аиша себя помнила, она слышала только это имя – Мшиша. Это имя мама выкрикивала с крыльца дома, когда звала дочку ужинать. Это имя передавалось от одного крестьянина к другому, перелетало между стволами деревьев на другую сторону холма, когда девочку искали и в конце концов нашли у подножия дерева: она спала, свернувшись клубочком. «Мшиша» – слышала она, и не могло у нее быть другого имени, потому что именно его приносил ветер, оно смешило берберских женщин, которые нежно обнимали ее, как собственное дитя. Это имя мать тихонько напевала, вставляя его в считалочки, которые сочиняла сама. Звуки этого имени – последнее, что она слышала перед сном, с самого рождения они наполняли ее сны. Мшиша, маленький котенок. Старушка Ито была в доме, когда родилась Аиша, и она первая обратила внимание Матильды на то, что крики младенца похожи на кошачье мяуканье, и дала девочке такое прозвище. Ито научила Матильду привязывать малышку к спине большим куском полотна: «Она будет спать, пока ты работаешь». Матильде это показалось забавным. Так они и проводили все дни напролет. Ротик дочери прижимался к ее затылку целыми днями. И это переполняло ее нежностью.