– Уж не хотите ли вы заявить, что она убила Риза, –
воскликнул Бергер, – это же нелепо! Это явный абсурд!
Мейсон рассматривал кончик своей сигареты.
– Нет, – возразил он, – не думаю, что сделаю такое
заявление. Моя версия будет дорабатываться по мере судебного разбирательства,
мистер Бергер, но эта дискуссия возникла из-за предположения с вашей стороны,
что суд должен вынести мне порицание и потребовать, как я могу догадаться,
применения ко мне дисциплинарных мер со стороны коллегии адвокатов. Я
всего-навсего упомянул про Эдну Хаммер в надежде объяснить вам, что просто
проводил тест.
Мейсон повернулся и широкими шагами покинул комнату.
Медленно судья Маркхэм закрыл свод законов, положил его на место среди других
книг на своем столе, затем взглянул на Бергера и с трудом сдержал улыбку.
– Я… – произнес окружной прокурор, замолк, затем добавил: –
Черт меня побери! – И, повернувшись, в свою очередь покинул комнату.
Судья Маркхэм, оглядывая зал суда, спросил:
– Вы уже вручили повестку, мистер Мейсон?
– Вручил.
– Как полагаю, перед перерывом перекрестному допросу
подвергался мистер Харрис?
– Совершенно верно!
– Мистер Харрис, пройдите вперед!
Ответа не последовало. Бергер, вытягивая шею, предположил:
– Возможно, он вышел на момент.
– У меня есть еще один вопрос, который я хотел бы задать
мистеру Мэддоксу, – сказал Мейсон. – Может, мы заполним вынужденную паузу,
вызвав мистера Мэддокса, конечно, если суд разрешит мне возобновить
перекрестный допрос ради одного-единственного вопроса свидетелю.
– Есть возражения? – спросил судья Маркхэм у Гамильтона
Бергера.
– Могу добавить для того, чтобы сделать господина прокурора
более сговорчивым, – заявил Мейсон, – что этот вопрос возник в связи с
непредвиденным обстоятельством, связанным с тем, что миссис Дорис Салли Кент
собирается выступить как свидетельница.
– Нет, – ответил судье окружной прокурор, – у меня нет
возражений по поводу того, чтобы вновь вызвать этого свидетеля. Думаю, что и у
меня есть вопрос, на который я был бы не прочь получить ответ.
– Мистер Мэддокс, пожалуйста, пройдите для дачи показаний, –
провозгласил судебный пристав.
И вновь не последовало ответного оживления с мест,
отведенных для свидетелей.
– Есть другие свидетели, которых вы могли бы пока вызвать? –
потребовал судья Маркхэм.
– Прошу прощения у суда, – ответил Мейсон, – я бы хотел
покончить с перекрестным допросом мистера Харриса прежде, чем дело будет
рассматриваться дальше. За единственным исключением – это задать всего один
вопрос Мэддоксу.
– Хорошо! – согласился судья Маркхэм. Последовало несколько
секунд напряженной тишины, затем судья Маркхэм развернулся на своем вращающемся
кресле. – Суд объявляет короткий перерыв, пока судебный пристав найдет
пропавших свидетелей, – распорядился он.
Мейсон повернулся к Питеру Кенту и, хлопнув ладонью по его
колену, прошептал:
– Все хорошо, Питер! Через тридцать минут вы выйдете из
здания суда свободным человеком.
Глава 22
Мейсон, войдя в офис, метнул шляпу на мраморный бюст
Блэкстона. Шляпа точно попала в цель, развернулась и увенчала голову статуэтки
самым лихим образом. Делла Стрит пыталась выглядеть невозмутимой, но ее глаза
сияли, как звезды.
– Достигли голевой линии, шеф.
– Прямо между столбиками ворот.
– Когда же на вас нашло озарение? – спросила она.
– Будь я проклят, если знаю, – ответил он, усаживаясь на
край стола и по-мальчишески улыбаясь. – Некоторые небольшие факты никак не
укладывались в моем сознании. Какого дьявола Эдна Хаммер читает про лунатизм?
Почему она установила замок на дверь? Почему фигура, которую Дункан видел
пересекающей патио, остановилась у маленького кофейного столика и почему нож,
который был заперт в ящике буфета, исчез? Почему Мэддокс звонил миссис Кент в
три утра, раз он знал, что насчет совещания уже договорились? Я оставил без
внимания многое из показаний Дункана, потому что пришел к выводу, что он из тех
самодовольных эгоистов, которые могут дать ложные показания на полном серьезе.
Дай ему только зацепку, а с остальными он справится и сам. Но он, несомненно,
видел кого-то, разгуливающего в ночной рубашке. Когда он заявил, что надел
очки, то лгал самым бессовестным образом. Очков на нем не было. Все, что он
видел, – это одетую в белое фигуру, которая разгуливала при лунном свете. Когда
последующие события подсказали ему, что эта фигура, по всей вероятности, должна
была быть Кентом, то он внушил себе, что видел именно Кента. И в дальнейшем все
более и более утверждался в своем предположении. Но все это ни в коей мере не
проливало свет на таинственный телефонный разговор. Мэддокс достаточно
изворотлив, чтобы избежать прямых доказательств своей причастности к телефонному
разговору, который организовал Дункан, когда звонил миссис Кент около
одиннадцати вечера. Его ответы на суде не дали мне никакой зацепки, что он при
этом присутствовал. Я намеревался, конечно, вытрясти информацию об этом
предшествующем телефонном звонке у Дункана при перекрестном допросе, так как из
заявления миссис Кент при последующем телефонном разговоре явствовало, что
совещание уже организовано адвокатом Мэддокса, а следовательно, Дункан вошел с
ней в контакт. Но Мэддокс наотрез отказался от того, что звонил ей в три утра.
Я не думал, что он решился отрицать то, что могло быть проверено. Это заставило
меня сосредоточиться на Харрисе, и в ту же минуту, как я занялся этим, понял,
что попал на верный след. Он оказался единственным, кто все время подливал
масла в огонь. Постоянно пытался держать Кента под подозрением. Когда ему стало
ясно, какой великолепной защитой на суде для Кента окажется лунатизм, то
постарался выбить скамейку из-под его ног, заявив, что ножа уже не было в
ящике, когда Эдна запирала буфет. Он дал поймать себя и вручить себе повестку
как свидетелю. Очевидно, анонимно позвонил кому-то в офис прокурора и сделал
парочку прозрачных намеков, и вот сержант Голкомб узнал о том, что я собираюсь
подменить нож. Когда я спросил Эдну, она сказала, что никому не говорила об
этом, но позже призналась, что, должно быть, проболталась Харрису.
– Вы же ведь на самом деле не собирались подменить ножи, не
правда ли, шеф?
– Конечно нет. Все, зачем мне это понадобилось, – это чтобы
убедить Эдну в важности этого ножа, закрытого в ящике, чтобы она отправилась
спать с мыслью о нем, застрявшей в голове.
– И тогда вы убедились, что она вновь разгуливала ночью?
– Вот именно!
– И взяла нож?