Мемуары Дьявола - читать онлайн книгу. Автор: Фредерик Сулье cтр.№ 127

Эжени исполнилось одиннадцать лет, и еще ничто не предвещало, что она превратится вскоре в знакомую тебе высокую и красивую женщину; срок ее обучения подходил к концу, ей очень нравилось работать с тончайшим шелком, муслином, батистом, с вещами нежными, хрупкими и элегантными, как она сама. Но однажды соседская девчонка Тереза, обливаясь слезами, прибежала в мастерскую и прокричала, что ее отца принесли домой всего покалеченного. Эжени пулей помчалась к себе. Войдя в комнату, где они жили, она увидела Жерома, потерявшего сознание и залитого кровью. Жанна вопила и рыдала, соседи бестолково толпились вокруг, но никто не оказывал несчастному необходимой помощи. Без единой слезинки в глазах Эжени, эта девочка, которая так любила поплакать, спросила:

«Что прописал врач?»

«Поблизости никого не нашли…»

«Ну тогда я сама пойду за ним», – твердо сказала Эжени и выскочила на улицу.

И вот она уже стрелой мчится от двери к двери, всюду спрашивая врача, и, если застает медика дома, поднимается, звонит и говорит отрывистым тоном, не допускающим возражений:

«Быстрее, не медлите ни секунды! Мой отец умирает, идите на улицу Сент-Оноре, номер…»

Таким образом она разыскала в округе трех или четырех врачей и вернулась домой, только уверившись, что они придут. Вот так впервые проявился твердый, волевой и порывистый характер этой женщины, определивший всю ее дальнейшую судьбу; судить о нем ты можешь и сам, если вспомнишь, как сегодня вечером она прямо высказала тебе, какие надежды связывает с твоим появлением в поместье Риго и что думает на самом деле.

Эжени вернулась к постели изувеченного, лишь чтобы услышать из уст врачей смертный приговор. Тем не менее консилиум решил попробовать кровопускание. Девочка сама держала таз, в который лилась кровь отца. После этой процедуры Жером ненадолго пришел в себя. Он поискал глазами дочь, обнаружил ее возле постели, протянул руку и с нежностью прошептал:

«Бедное дитя!»

Тут же им овладела предсмертная горячка, и вскоре он отошел в мир иной, до последнего вздоха продолжая повторять:

«Бедное дитя! Бедное дитя!»

Жанна любила своего мужа, как могла, не задумываясь над тем, что он далеко не самый счастливый человек; она была ничем не лучше спутниц других рабочих, считавших себя вполне благополучными. Поэтому, когда раздались роковые слова «Он умер», на нее навалилось самое неподдельное отчаяние, столь сильное, что соседям пришлось увести ее. Об Эжени, не проронившей ни звука и замершей на коленях подле постели умершего, все позабыли; целую ночь девочка провела рядом с телом покойного отца, и никто даже не побеспокоился, что с ней и как она.

Ты, барон, никогда не видел умирающих. Ты никогда не проводил двенадцать долгих, очень долгих ночных часов у тела близкого тебе человека. Тебе не понять, что значит при меркнущем свете слабенькой лампы смотреть на лицо, еще несколько часов назад улыбавшееся с любовью во взгляде, на безмолвные холодные губы, совсем недавно произносившие: «Как я люблю тебя, дитя мое!», трогать жаркой рукой ледяную длань, которая еще не так давно гладила тебя по голове, обещая вечную защиту; ты не знаешь, какой силы урок извлекается из таких жутких часов, сколько зрелости придают они разуму и смирения – душе. О! Если бы мне, Сатане, было позволено сделать людей святыми и добрыми, я бы почаще отсылал их посмотреть на умирающих и побеседовать с глазу на глаз со смертью. Конечно, в одиннадцать лет от роду не понять, что такое жизнь, но в любом возрасте можно познать горе, а Эжени горевала, да еще как! «Бедное дитя!» – слова, вырывавшиеся у отца сквозь предсмертные муки словно последнее прощание, непрестанно звучали в ее ушах. Совсем еще малышка, она время от времени вставала на носочки, с кроткой, просительной улыбкой глядела в умиротворенное лицо покойного, надеясь, что грустные слова «Бедное дитя!» прозвучат еще разочек и принесут ей какое-то облегчение; но ответа не было. О! В какое страшное отчаяние повергла ее жуткая необратимость смерти, до которой никак не достучаться, гробовое безмолвие, беззвучно повторявшее: «Все кончено, кончено, кончено!» Через тонкую перегородку, отделявшую ее от смежной комнаты, доносились жалобные рыдания Жанны и суетливые речи соседей, пытавшихся ее как-то утешить; Эжени почувствовала себя всеми брошенной, и ей показалось, что жизнь вторит вслед за смертью: «Все кончено, кончено, кончено!» И тогда она накрыла лицо отца простыней и, встав на колени, обратилась к Богу.

С самого начала потрясенный Арман немо внимал Дьяволу, но тут не удержался и вскрикнул – так торжественно и печально прозвучали последние слова падшего ангела.

Сатана взглянул на Луицци своим хищным горящим взором и продолжил:

– Она обратилась к Всевышнему, хозяин, и в молитве вскоре вновь обрела надежду; ибо Отец Небесный, видишь ли, сохранил надежду в своих руках и дает ее тем, кто просит. Несчастное дитя, она попросила Бога, и Он ниспослал ей каплю той небесной росы, которой я лишен из вечности в вечность, ибо я никогда и ни за чем не обращаюсь к Богу. Нет, нет, ни за что, я слишком горд для этого! Я ни о чем не молю, да простит мне Господь!

Если только в силах человеческих передать испытываемые тогда Сатаной чувства, то казалось, что он вроде бы не боялся богохульства, говоря о помощи, которую Всевышний оказал столь слабому и сирому своему созданию; можно было подумать, что Дьявол ищет способ возвеличить себя, утверждая, что его твердость в бунте происходит не от неумолимой необходимости, продиктованной ему Всемогущим, но от его собственной самодержавной воли Царя зла. И наконец, что он так восславляет неистощимую божественную милость, лишь дабы похвастаться теми бесчисленными преградами, которые он умело возводит на ее пути. Он продолжил:

– Итак, Эжени вошла в комнату смерти еще беспечным и легкомысленным существом, а вышла из нее прозревшим и серьезным человеком. Ей не удалось пропустить ни одного урока учителя по имени смерть: сначала на ее глазах жизнь покинула тело, а потом на ее глазах тело вынесли из комнаты, и после того, как ее оставили наедине с покойником, она оказалась наедине с пустотой и одиночеством, так как соседи не хотели отпускать Жанну прежде, чем пройдет несколько дней, а Жанна ни разу не справилась о дочери. Когда Эжени осталась одна, совсем одна, ей стало страшно, и, зарыдав, она в первый раз после смерти отца выскочила на улицу. Что ее там ожидало! Глаза, в которых отражалось куда больше любопытства, чем сочувствия; все только шушукались за ее спиной, но никто не подумал заговорить с ней; а детишки, более жестокие или, наоборот, более сердобольные, чем их родители, заявили:

«А правда, бедняжка Эжени, правда, что тебя отправляют в сиротский приют?»

Эти слова, страшно напугав Эжени, напомнили ей об одном обстоятельстве, которому до сих пор она не придавала особого значения. У отца хранилась шкатулка, ключ от которой он всегда носил с собой, и частенько он говаривал дочери: «Смотри, глупышка, здесь внутри есть некий секрет, о котором я когда-нибудь тебе расскажу». От ужаса она тут же помчалась обратно наверх, чтобы завладеть как можно быстрее этой шкатулкой, словно все, что принадлежало отцу, должно было ее защитить. Она вбежала в комнату, которую только что покинула, но ее мать оказалась уже там, она держала в руках ту самую, уже открытую, шкатулку и смотрела, как горит ее содержимое – пакет с бумагами. Эжени, совершенно интуитивно почувствовав, что ее чего-то лишают, отнимают, возможно, последнюю надежду, набросилась на мать: