Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики - читать онлайн книгу. Автор: Кевин Даттон cтр.№ 35

Ирония в том, что язык – самый тяжелый наркотик. И каждый из нас на крючке.

Конфетки внимания

Рамки открывают нам больше, чем просто точку зрения. Рамки привлекают наше внимание к деталям проблемы, к положительным и отрицательным моментам, преимуществам и недостаткам. Другими словами, они указывают на то, что важно. Или на то, на что хочет обратить наше внимание создатель рамки.

Иногда эти границы работают в наших интересах: например, в рекламе, связанной со здоровьем, или в кампаниях по защите окружающией среды. Но в других случаях мы становимся жертвами дезинформации. Рамки похожи на волшебство из вселенной «Гарри Поттера». Они бывают черного или белого цвета.

Вернемся к учителям английского, у которых есть для нас еще одна задачка: нам нужно вставить слово «только» (only) в это предложение: She told him that she loved him («Она сказала ему, что она любит его»).

Все возможные варианты расположения этого слова в предложении представляют собой синтаксически правильные конструкции:

ONLY she told him that she loved him – «Только она сказала ему, что она любит его».

She ONLY told him that she loved him – «Она только сказала ему, что она любит его».

She told ONLY him that she loved him – «Она сказала только ему, что она любит его».

She told him ONLY that she loved him – «Она сказала ему только, что она любит его».

She told him that ONLY she loved him – «Она сказала ему, что только она любит его».

She told him that she ONLY loved him – «Она сказала ему, что она только любит его».

She told him that she loved ONLY him – «Она сказала ему, что она любит только его».

She told him that she loved him ONLY – «Она сказала ему, что она любит его только».

Но в зависимости от порядка слов смысл предложения меняется, и порой довольно резко. Все дело в особом таланте слова «только»: оно становится композиционным лидером, когда попадает в окружение других семи слов. Оно привлекает наше внимание, как магнит, становится стилистически и психологически заметным.

Еще в начале девяностых, в рамках серии исследований о том, как люди принимают решения, американский ученый-бихевиорист Эльдар Шафир продемонстрировал, как можно манипулировать чужим мнением с помощью слов. Шафир представил участникам гипотетический правовой сценарий, в котором двое родителей подали в суд на единоличную опеку над своим ребенком. Минимальная информация об обоих родителях была предоставлена участникам следующим образом:

После прочтения описаний участников разделили на две группы, каждой из которых задали вопрос. Одну группу спросили: «Кому из родителей вы предоставите единоличную опеку?» Другой группе задали вопрос: «Какому родителю вы откажете в единоличной опеке?»

Несмотря на явную разницу между этими двумя вопросами, обе группы отдавали предпочтение родителю Б. В первой группе 64 % людей решили дать право опеки родителю Б, а во второй 55 % участников решили отказать ему в предоставлении опеки.

Формулировка вопроса сразу же повлияла на критерии, которые участники использовали при оценке родителей. Она с самого начала ограничила рамками бинарные впечатления, которые люди сформировали об этих партнерах. Присмотритесь к описаниям, и вы заметите простой шаблон. Родитель А является «средним» по всем параметрам. Родитель Б, напротив, сочетает в себе как положительные, так и не очень положительные качества, которые в битве за право опекать ребенка могут иметь решающее значение.

Участников эксперимента, которых попросили решить, какому родителю нужно предоставить право единоличной опеки, естественным образом сосредоточились на положительных качествах каждого родителя. В то время как те, кто решал, кому следует отказать в опеке, сосредоточились на чужих недостатках. Но, как бы то ни было, на самом деле это не имело большого значения. На родителя А не обратили внимания не потому, что он был плохим, а потому, что он был скучным! Границу провели вопросом, а не ответом. Обычный и заурядный родитель не смог привлечь внимание в обоих случаях.

Вернемся к дискуссии об абортах. В зависимости от того, к какому лагерю вы относитесь, вы можете использовать два способа описать то, что находится в животе у будущей матери, – слово «плод» и сочетание «нерожденный ребенок». На первый взгляд может показаться, что это синонимы. Но при ближайшем рассмотрении можно понять, что эти слова несут совершенно разный посыл и формируют различные рамки для дискуссии.

«Плод» представляет собой анатомическое, эмоционально обезвреженное обозначение, которое можно использовать для определения нерожденного потомства не только Homo sapiens, но и любого вида млекопитающих. Он описывает рассматриваемую сущность в объективных, таксономических и однозначно биологических терминах. Эта «дегуманизация» наших месяцев зарождения в начале жизни осторожно, шепотом и бессознательно апеллирует к мощному прецеденту. Поскольку в обществе уже существует консенсус в отношении убийства животных, при использовании слова «плод» будет проще признать, что в определенных условиях человеческую «жизнь» в утробе матери можно прервать. Используя слово «плод», аборт можно представить в более объективном и менее морально отталкивающем свете.

Напротив, выражение «нерожденный ребенок» добавляет эмоций в дискуссию и выстраивает сразу две рамки, диаметрально противоположные бесстрастному, поверхностному контрапункту, который вызывает термин «плод».

Рассмотрим слово «ребенок». В контексте разговора об аборте оно описывает потомство именно человека, а не млекопитающего. А слово «нерожденный» приводит к осознанию незавершенности процесса. Оно предлагает соединить спорный статус эмбриона и однозначное положение новорожденного в единое целое и назвать это нечто жизнью.

Смысл выражения прямо противоположен тому, что возникает из-за использования слова «плод». Поскольку отнятие человеческой жизни считается приемлемым только в редких и исключительных обстоятельствах (в ходе войны и самообороны) и поскольку внутриутробное состояние «нерожденный» теперь становится продолжением состояния своего противоположного состояния «рожденный», аборт кажется чудовищной несправедливостью.

Простой выбор слов может иметь решающее значение.

Дикие лошади

Гитарист Rolling Stones Кит Ричардс рассказал историю о Мике Джаггере и Чарли Уоттсе, барабанщике группы. Однажды ночью, где-то в середине восьмидесятых, Джаггер позвонил в гостиничный номер Уоттса. Было раннее утро, Джаггер был пьян, а Уоттс спал. Чарли поднял трубку.

– Это мой барабанщик? – спросил Джаггер. Повисла пауза, после которой звонок прервался. Джаггер об этом сразу же забыл.