Паноптикум - читать онлайн книгу. Автор: Александра Лимова cтр.№ 69

— Где… этот? — спокойно спросила я, вытягивая из пачки новую сигарету, и щелкая зажигалкой, дающей осечку.

— Увезли в отдел. — Отозвался он, подкуривая мне своей.

Я глубоко затянулась. Сглотнула, собираясь с силами.

— Аслан…

И осеклась. Слово «прошу» застряло в горле. Потому что он откажет.

«Я сказал приказать, а не просить».

«Подчиняться должны все».

Сигарета была почти скурена, я смотрела на ротвейлера, одиноко бредущего к машине, и чувствовала как в солнечном сплетении рождается холод и расползается под кожей.

— Я хочу посмотреть в его глаза. — Твердо произнесла я, выдыхая дым и не глядя на Аслана.

— Яна Алексеевна… — негромко начал он.

— Я сказала, что хочу посмотреть в его глаза. — Сбила ногтем тлеющий конец с сигареты и прищурено посмотрела на недовольно поджавшего губы Аслана. — Если невозможно, то сделай это возможным.

Эхо приказа в моем негромком голосе. Аслан отвел взгляд и протяжно выдохнул. Кратко кивнул и достал телефон, отправившись к людям сопровождения у второй машины.

Я запустила Рима в салон. Хлопнула ладонью по сидению рядом и Рим неуклюже на него забрался, чтобы улечься, сжаться и положить голову на мои скрещенные ноги. Я оглаживала его голову и ждала. Бросила взгляд на часы — Линка прилетает через три часа. Да мне много времени и не надо на романтическое свидание с тварью. Говорить с ним я не собираюсь. Аслан сел за руль минут через сорок. Тронул машину и довольно долго молчал. Закурил и ровно, без эмоций оповестил меня каким-то бредом:

— Это не сын Нечаева.

— Что? — мои пальцы замерли на голове Рима и он приподнял голову глядя на мое напряженное лицо.

— Ситуация на заводе. — Аслан сплюнул в окно, затянулся и ровно продолжил, — тот, что с балкой вышел на Давида Амировича. Это его сын.

— Аслан, ты… ты сейчас шутишь, да? Аслан? — я хохотнула, в неверии глядя в его затылок. — Аслан, скажи, что ты шутишь…

Но он молчал, глядя на дорогу, а меня разбирал смех. Я с трудом подавила припадок истерики. В висках начала стучать боль, мне прогрессивно становилось херово. Снова чувство дереализации. На краткий миг показалось, что я вообще ничего не понимаю, где я нахожусь, что за собака и мужик за рулем. Крыша едет. Конкретно едет крыша.

— Есть какое-нибудь пойло?.. — хриплым шепотом спросила я.

О, разумеется. Давид бухает как не в себя, при этом не пьянеет, что не удивительно учитывая масштаб постоянно происходящего пиздеца все время идущего по нарастающей. Да и Эмин частенько подбухивает. Поэтому и дома и в Асаевских машинах всегда есть алкоголь. С такой жизнью тяжело вообще бутылку из руки выпускать.

Мы въехали в город, отвезли Рима, довольно долго ждали у отдела. Аслан сходил в ближайшую шаурмечную и впихнул мне какую-то жирную дрянь. Я запоздало поняла, что я опять эти дни нихера не жру и не хватало только того, чтобы и я слегла под капельницы. Поэтому я молча жрала, не чувствуя вкуса. Пила жидкость тоже без вкуса и ждала, когда люди Асаевых утрясут вопрос с моей свиданкой.

Утрясли довольно быстро и мы с Асланом, выбросив сигареты, пошли в отдел.

Стук моих каблуков по плитке, длинный коридор, освященный яркими люминесцентными лампами. Не дойдя до конца коридора поворот направо, маленький, тесный кабинет. Вдоль стен стеллажи, у окна рабочий стол. Перед которым сидел щуплый высокий паренек в наручниках.

Аслан остался у двери, я села в кресло перед столом и скрестив ноги положила руки на подлокотнике, откинувшись на спинку и вглядываясь в лицо перед собой.

Он был совсем молод. Лет восемнадцать. Ребенок еще. Глаза злые и тупые. Я внимательно смотрела в его лицо, все больше погружаясь в периоды прошлого, когда так же смотрела в такие же глаза. То, что на дне вот таких глаз, оно всегда узнается, если видел это хоть раз.

Он начал говорить. Точнее нести чушь. Такую обыденную для дефицита интеллекта и юношеского максимализма, с этими строгими разделениями на классы, примитивным посредственным мышлением и громкими заявлениями, что есть властьимущие которые бедный народ притесняют. Себя относил к бедным. Меня почему-то к властьимущим. И Давида с Эмином туда же. Я слушала этот бред имбицила и изнутри прорывался ледяной сарказм. Смотрела на уебка, который вырастет и станет еще большим уебком и молчала.

Когда не реагируешь на хлещущее говно, оно быстро иссякает. Я курила и немного прищурено всматривалась в тварь перед собой подмечая все большее сходство с теми, кого видела раньше. Кого душила. Они тоже тупо рассуждали и считали себя право имеющими. Ну, такими, типа самыми умными со своей жизненной философией базирующейся на извращенном понятии собственной морали, дарующей им право на всякий пиздец. Придумают себе основы мира, оттрахают их своим куриным мозгом работающим только в режиме дешевой второсортной порнухи и хуярят по жести, ломая людей. И вот да, у таких еще все вокруг всегда виноваты, тоже характерная отличительная черта.

Он злобно следил за мной исподлобья. Я почти подавила усмешку.

— Мальчик, ты из-за того, что твой папа потерял работу, человека хотел убить? — вкрадчиво уточнила я, внимательно глядя в тупые глаза.

Он назвал меня шлюхой, потаскухой, подстилкой, понес опять какой-то бред, что все вокруг виноваты, а те кто при деньгах особенно, что невинные люди от них страдают, от их жадности. Сказал что деньги с собой не унесешь в могилу, что от грехов не отмоешься, есть высшая справедливость… Я едва не прыснула, но сдержалась.

— И я знаю, что брата его чуть не кокнули! Вот этого, который еще осенью завод помог продать торгашу Сафронову! — выпалил он.

Не смей, дебил… Не смей…

— Надеюсь, они оба сдохнут! И этот, которого пырнул, и братик его! Пидоры! Все в жизни бумерангом возвращается, вот и им вернулось!

Мне показалось, что время остановилось. Нет, у меня не было ни ярости, ни злости, ни агрессии. Было решение. Моментально принятое решение.

Самое поганое у суки-жизни это то, что ты понимаешь, что тебе с этим жить. С тем, что ты сделаешь, с последствиями этого. Ты понимаешь, а твари нет. У них всегда там все оправдано, у них нет и не будет вот этого клейма за содеянное. Потому что ставить некуда. Нет в этих тушках того, где клеймо выжигается.

Если бы он убил Давида, он бы действительно считал это справедливым, а себя правым. Имеющим право. Мне за Нечая в аду гореть и я знаю, что когда острота сойдет, со временем, то ко мне придут мысли. Эмин не дал убить тварей в поле, чтобы эти мысли не пришли. Чтобы от рук не смердило, прежде всего для самой себя. Он знал, что это такое.

Но я дала Давиду нож и сделала это осознанно, с готовностью и без сожаления, потому что я понимала… мы оба с ним понимали и к этому были готовы. Я не считаю содеянное правильным, не считаю оправданным. Это мое решение и там все было очень просто — выбор сделан, последствия будут приняты, какие бы они не были. И даже когда мысли придут, даже когда клеймо начнет смердить, я не пожалею. Никогда не пожалею о выборе. Потому что… кровь за кровь. И я буду с этим жить.