Я киваю, не зная, что еще сказать. Голова Уны лежит на моем плече, от влажных волос намокают футболка и кожа под ней. Я пропитываюсь ее запахом.
Уна растерянно шарит рукой по подушке, подбирая слова:
– Но, Мэдлин, я чувствую, что могу причинить тебе боль. А я не хочу этого.
– Со мной все будет хорошо, – отвечаю я.
Я ведь к этому привыкла. Губы растягиваются в болезненной улыбке. Я не представляю, что делать. Но мне невыносимо думать о том, что зародившееся между нами чувство обречено на смерть.
– Как считаешь, мы можем время от времени целоваться? – спрашиваю я. – Не как влюбленные, а как друзья? Пока у меня или у тебя кто-то не появится.
– По-твоему, это разумно? – Уна колеблется, разглаживает незаметные складки на джинсах, а я, как завороженная, смотрю на маленькие полукружия у основания ее ногтей.
Кивнув, я озвучиваю ложь, которая устроит нас обеих:
– Думаю, да.
На ее лице восходит мягкий полумесяц счастливой улыбки. Я провожаю Уну, мы идем через лес, темный, густой, полный загадок и волшебства. Внутри меня растет уверенность. Теперь я знаю чуть больше о том, кто я. И на что я способна. Мы живем в огромном мире, где все непрестанно меняется, а однажды закрытая дверь может открыться снова.
Уна приложила руку к животу и сердцу. И моя душа наполнилась горечью. Теперь к ней примешивается сладость.
Во мне живет надежда.
Горечавка
(от глистов и синуситов)
Сойдя с подъездной дорожки, я крадусь на кухню через внутренний двор. Небо налито чернильной синевой. До утра далеко, но горизонт мерцает обещанием рассвета. Скоро взойдет солнце. И в моей жизни все еще может повернуться к лучшему. Конечно, я умудрилась настроить против себя всю семью, зато с Уной мы можем стать подругами с привилегиями, если я не напортачу и не набью на лице татуировку с ее именем. К тому же теперь я знаю чуть больше о ней и прочих жителях Баллифрана. Я думаю о Лейле, Чарли и других ребятах. Интересно, какие тайны они хранят? И сможем ли мы когда-нибудь сблизиться так, что я получу ответы на свои вопросы?
На пороге кухни я скидываю ботинки. Они покрыты росой, опавшими листьями и горной грязью.
Мама подлетает ко мне и обнимает так крепко, что становится больно. Глаза у нее совсем дикие, полные тревоги.
– Где ты была? – шепотом кричит она. – Кэтлин с тобой?
– Гуляла, – слабым голосом отвечаю я.
Хочу отодвинуться и прочитать на ее лице, что случилось.
– Ты должна была спать в своей кровати! – Мама бледная как смерть. – Я зашла проверить, все ли в порядке, а вас нет! Ох, милая.
Кнопка гоняет под столом серый комок пыли. Его глаза поблескивают в полумраке. Всклокоченная шерсть торчит в разные стороны. Я слежу за ним одним глазом, потому что второй прижат к маминой груди. От нее пахнет духами и по́том.
Наконец я выворачиваюсь из ее объятий:
– Погоди. Мам, где Кэтлин?
– Брайан поехал в паб к Донохью… на случай, если она с этим парнем. Лоном. Я думала, вы ушли вместе. Или ты отправилась за ней, чтобы вернуть домой. Я нашла в комнате Кэтлин записку – она оставила ее на алтаре.
Я подбираю со стола клочок бумаги – вырванную из старой книги страницу, плотную, пожелтевшую, слегка помятую. Почерк определенно принадлежит Кэтлин. Черные чернила намертво впечатались в бумагу – она явно изо всех сил нажимала на ручку, чтобы доказать серьезность своих намерений:
«Вы не сможете нас разлучить, ведь мы одна душа, живущая в двух телах. И пока вы не поймете, мы не вернемся».
– Какая чушь! – восклицаю я. – Что она задумала?
Если бы я услышала, что Кэтлин ушла, я бы сразу бросилась за ней. Проблема в том, что в это время я тискалась с очаровательной француженкой в маленькой хижине в горах. Я просто ужасная сестра. Что же нам теперь делать?
– Понятия не имею, – вздыхает мама. – Ты получила мое сообщение?
– Я не взяла с собой телефон.
Бегу наверх за мобильным – я оставила его на диванчике у потайной двери. Толкаю стену, спеша проверить, на месте ли он. Конечно же на месте. Это замок играет с моим разумом злые шутки.
На экране высвечиваются сообщения от мамы, от Уны и одно с незнакомого номера. Открываю и вижу фотографию Лона и Кэтлин, сделанную у нее в комнате. Они сфотографировали свое отражение в зеркале. Я вижу только широкую спину Лона и дерзкое лицо Кэтлин. Воротник его рубашки расстегнут, один уголок торчит вниз, другой – вверх. Комната погружена в полумрак, словно кто-то приглушил свет. На алтаре тускло мерцают свечи, озаряя статуэтки Девы Марии. Под фотографией подпись: «Настоящая любовь никогда не умрет».
Кэтлин по-прежнему злится, но все-таки отправляет мне весточку. Чтобы держать меня в курсе или помучить. На самом деле это неважно. Главное, теперь у нас есть хоть какая-то подсказка.
Я показываю фотографию маме. Она бледнеет еще сильнее, и мы пристально вглядываемся в экран, выискивая что-то, что может нам помочь.
Звонок маминого телефона заставляет нас подпрыгнуть. Это Брайан. Из трубки доносится невнятное бормотание, а мама отвечает:
– Да, она здесь. А ты?.. Нет. Ладно. Может, вызвать полицию? – спрашивает она, и Брайан какое-то время молчит, прежде чем ответить.
Мамин голос звучит слишком буднично, слишком нормально, учитывая, что происходит. Кэтлин пропала, так почему мир продолжает вращаться как ни в чем не бывало?
После приглушенного: «Пока, любимый» мама наконец вешает трубку. Прерывисто вздыхает и поворачивается ко мне:
– Так. Брайан свяжется с полицией. Но ближайший участок далековато от Баллифрана, поэтому сейчас он пойдет к Коллинзам и организует поиски. Они не откажут в помощи. У них у самих дети.
– Ладно. Наверное, стоит сообщить Маму?
– Я пыталась, но ее машины нет на месте. Наверное, уехала к пациенту. Думай, Мэдлин, где они могут быть? – Теперь мамин голос звенит от тщательно сдерживаемой паники.
– Да где угодно!
Внутри поднимается холодная волна страха, грозящая захлестнуть меня с головой. Я беспокойно притопываю ногой. Кухонная обстановка вдруг обретает нарочитую четкость. Яркость начищенной меди, волокна древесины, облупившаяся краска – мелкие детали так и бросаются в глаза, словно умоляют, чтобы их заметили. Я не могу отвлечься, мне больно, больно!
Бей или беги.