Мы совершенно не в себе - читать онлайн книгу. Автор: Карен Джой Фаулер cтр.№ 63

Неопознанная сообщница по-прежнему была на свободе.

Издать записки мы с мамой решились из-за Ферн. Из двух дневников получается чудная веселая детская книжка. “Ферн и Розмари сестры. Они живут в большом доме, в деревне”. В этой истории нет женщин, связанных, как индюшки, нет убитых котят. В ней все правда – ничего, кроме правды, – просто не вся правда. Ее ровно столько, сколько, по нашему разумению, нужно детям и необходимо Ферн.

Но этой правды недостаточно для Лоуэлла.

Так что дальше моя история для него. И для Ферн тоже, снова Ферн, куда без Ферн.

У брата с сестрой за спиной невероятные жизни, но меня с ними не было, поэтому и рассказать вам я не могу. Здесь я писала только о том, что могу рассказать, о том, что про меня, хотя все, что я говорила, это и про них, обведенное мелом место, где должны были быть они. Трое детей, одна история.

И рассказываю именно я, а не кто-то другой, только потому, что я единственная, кто в данный момент не за решеткой.

Почти всю жизнь я старательно избегала разговоров о Ферн, Лоуэлле и себе. Нужно хорошенько потренироваться, чтобы научиться. Считайте все, что я тут написала, тренировкой.

Потому что больше всего нашей семье сейчас нужен отличный рассказчик.

Я не собираюсь доказывать невиновность Лоуэлла. Знаю, что он считал фабрику косаток “Водного мира” бесчеловечным адом. Считал, что с “Водным миром” надо покончить до того, как произойдут новые убийства. Знаю, что не просто считал, но и действовал.

Так что, скорее всего, это не пустые обвинения, хотя “нападение” на “Водный мир” может означать бомбу, а может – граффити или кремовый торт в лицо. Власти явно не всегда готовы видеть разницу.

Что не отменяет того, что Лоуэлл намеревался причинить серьезный ущерб.

Люди говорят на языке денег, давным-давно сказал мне Лоуэлл. Думаешь общаться с людьми, учи этот язык. Просто хочу вам напомнить, что ФОЖ выступает против того, чтобы страдали животные, люди и кто угодно еще.

Я ловлю себя на мысли, что лучше бы Лоуэлла поймали раньше. Лучше бы я сама сдала его тогда, в 1996-м, когда обвинений на его счету было меньше, а демократии в стране больше. Он бы, конечно, отсидел в тюрьме, но зато сейчас был бы дома. В 1996-м даже у обвиняемых в терроризме были конституционные права. Лоуэлл уже три месяца под арестом и до сих пор не видел своего адвоката. Он в плохом состоянии.

Это по слухам. Нас с мамой тоже к нему не пускают. Есть недавние фото в газетах и в Сети. Выглядит законченным террористом. Всклокоченная голова, спутанная борода, запавшие глаза, взгляд Унабомбера. Я прочла, что с момента ареста он не произнес ни слова.

Для всех его молчание – загадка, но для меня яснее ясного. Когда мы виделись последний раз шестнадцать лет назад, он уже был на полпути к этому. Лоуэлл решил, что будет нести ответ как животное. Не человек.

Животные уже представали перед судом. Полагают, первой акцией ФОЖ в Штатах стало освобождение двух дельфинов из Гавайского университета в 1977 году. Двух мужчин обвинили в краже в особо крупных размерах. Изначально линия защиты была построена на том, что дельфины – те же физические лица (люди в костюмах дельфинов, как заявил один из обвиняемых), но судья сразу ее отклонил. Я не вполне понимаю, что суд понимал под лицом. Что-то, исключающее дельфинов, но пригодное для обозначения целых корпораций.

В 2007-м в Вену было передано дело от имени Маттиаса Хиазла Пана, шимпанзе. Дело отправилось в Верховный суд Австрии, который постановил, что он вещь, а не лицо, хотя и выразил сожаление из-за отсутствия какой-либо третьей категории – не лица и не вещи, – к которой его можно причислить.

Животному нужен очень хороший адвокат. В 1508 году Бартоломе Шассене прославился и разбогател после своей блестящей речи в защиту бургундских крыс. Тех обвинили в уничтожении урожая ячменя, а также в неуважении к судебному предписанию явиться на слушания. Бартоломе Шассене доказал, что крысы не смогли прибыть, поскольку суд не обеспечил им по пути должную защиту от деревенских котов.

Я недавно общалась с матерью Тодда и думаю, она согласится представлять Лоуэлла. Она не прочь, но дело сложное и, похоже, затяжное. Потребуется куча денег.

Снова деньги.

В “Утопии” Томаса Мора нет денег, нет частной собственности – все это претит утопийцам, которых следует поберечь от грубых сторон жизни. В войнах за них бьются заполеты, племя, живущее неподалеку. Рабы забивают им скот. Томас Мор боится, что утопийцы утратят свое тонкое душевное расположение и добродетельную чуткость, если сами займутся подобными делами. Нас заверяют, что заполеты рождены для кровопролития и грабежей, но ничего не говорится о влиянии резни скота на рабов. Не бывает Утопии для всех.

Что снова возвращает нас к Лоуэллу. Он десятки лет проработал на агропромышленных фермах, в косметических и фармацевтических лабораториях, тайно собирая сведения. Видел то, чего мы не желаем видеть, делал то, чего никому бы не следовало. Ради этого он пожертвовал семьей, будущим, а теперь и свободой. Он не худший из людей, как посчитал бы Томас Мор. Жизнь Лоуэлла – результат лучшего в нем, лучшего в нас: отзывчивости, сострадания, верности и любви. Это необходимо признать.

Правда и то, что мой брат с возрастом становился опаснее, в точности как моя сестра. Но они все равно наши, без них никак. Они нужны здесь, дома.

Середина истории оказалась куда более условным понятием, чем мне думалось в детстве. Ее можно поместить куда угодно. Да и начало с концом тоже. Разумеется, моя история еще не окончена, то есть то, что в ней происходит. Завершен только сам рассказ.

И закончу я кое-чем, что случилось довольно давно. Закончу я моей первой встречей с сестрой после нашей двадцатидвухлетней разлуки.

Не могу рассказать вам, что я испытала; никак слов не хватит. Нужно оказаться в моем теле, чтобы понять. Но вот что мы делали.

Мама тогда уже две недели навещала Ферн. Мы решили не приходить сразу вдвоем, чтобы не перевозбуждать ее, и я ждала. Когда маму приняли так прохладно, я снова ждала. Через несколько дней после того, как они начали общаться жестами, мама сказала Ферн, что я приду.

Для начала я послала кое-какие вещицы: моего старого пингвина Декстера Пойндекстера, потому что она могла его помнить; свитер, который я так много носила, что он должен был сохранить мой запах; одну красную покерную фишку.

Придя сама, я принесла вторую фишку. Зашла в комнату для посетителей. Ферн сидела у дальней стены, уставившись в журнал. Поначалу я узнала ее по ушам, они у нее выше на голове и круглее, чем у других шимпанзе.

Я учтиво склонилась и приблизилась к стеклянной стене. Заметив, что она смотрит, жестом показала ее имя и наш с ней знак для Розмари. И прижала к стеклу ладонь с покерной фишкой.

Ферн тяжело поднялась и подошла ко мне. Она положила свою большущую руку поверх моей и, чуть согнув пальцы, заскребла по стеклу, словно могла достать фишку сквозь стену. Свободной рукой я снова показала мое имя, она повторила, но я не знала, она меня вспомнила или это просто из вежливости.