Генрих Ягода обязан своим возвышением семейству Свердловых. Старик Свердлов верил в революцию. Этот богач купец из Нижнего Новгорода изготовлял фальшивые печати для подложных революционных документов. Его сын Яков, естественно, пошел в революцию и стал первым номинальным главой большевистской России.
Мальчиком Ягода работал на побегушках у старика Свердлова, который помог ему получить профессию фармацевта. Этим Ягода активно воспользуется, но позднее.
После Октября он оказывается в органах ЧК и по-прежнему держится могущественной семьи: его жена – родственница самого Якова. Ягода использует эти связи – уже в 20-х годах он в руководстве всесильного ГПУ. Именно он в первые годы советской власти опутывает страну сетью осведомителей, при нем формула Ленина «каждый партиец должен быть чекистом» сильно расширяется – теперь чекистом обязан стать каждый гражданин. Приглашение стать осведомителем становится доказательством доверия партии и предметом гордости.
В год славного юбилея ЧК – ГПУ в Донбассе были арестованы несколько десятков инженеров, обвиненных во вредительстве. Больше года шло следствие, точнее, репетиция невероятного спектакля. Следователи Ягоды были предельно откровенны перед изумленными подследственными – изумленными потому, что вначале они, естественно, старались оправдаться, но им объяснили, что в вину их никто не верит. И оправдываться не требуется – требуется сотрудничать. Несчастным разъясняли высокие идейные соображения их ложного обвинения: идет беспримерная стройка социализма, признание подсудимых во вредительстве должно поднять в народе гнев против капитализма, повысить бдительность против действительных врагов, а заодно и производительность труда, и прочее, и прочее...
За это им обещали жизнь.
20 мая 1928 года в Москве состоялась премьера: открытый процесс «шахтинцев» – вредителей на шахтах Донбасса. 53 инженера предстали перед судом. Ложа дипломатического корпуса была заполнена до отказа; присутствовали корреспонденты газет со всего мира. Спектакль прошел с успехом – все обвиняемые усердно занимались самобичеванием, даже попросили отвести защитников, которые «слишком их защищали». Они будто соревновались в обвинениях с прокурором Крыленко... Опытная интеллигенция сразу назвала шахтинский процесс «баснями прокурора Крыленко».
Прокурор потребовал двадцать два смертных приговора, но в благодарность за сотрудничество было велено казнить всего лишь пятерых. Всего пять невинных смертей – что они значили при планетарных задачах!
На пленуме ЦК Сталин смог подвести нужный итог: «Налицо зримое нарастание классовой борьбы... Нечего говорить, что подобные дела будут повторяться». Это была команда: на всех предприятиях начинают искать вредителей – «своих шахтинцев».
КОНЕЦ ПРАВЫХ
Весь 1929 год продолжаются сражения с Бухариным и правыми. Впоследствии один из них, член ЦК Рютин, дал характеристику вождя правых: «Бухарин... как политический вождь ниже всякой критики... умный, но недальновидный. Честный, но слабохарактерный, быстро впадающий в прострацию, неспособный на длительную борьбу с серьезным врагом... Легко впадающий в панику, не умеющий руководить массами и сам нуждающийся в руководстве...»
Но, превозмогая себя, Бухарин борется, и Сталин догадывается о главной причине его упорства. ГПУ доносит: молодые марксисты из Института Красной профессуры постоянно встречаются с Бухарчиком на квартире секретаря ЦК Постышева (пока тот в отсутствии, его жена, работавшая в институте Маркса-Энгельса, предоставляет им квартиру). Молодые называют себя «школой Бухарина». Сразу после Политбюро Бухарин шел на эту квартиру рассказывать о своих подвигах и речах. Обожание молодых марксистов (и молодых марксисток) так нравится нежному Бухарину...
Впрочем, пусть Бухарчик борется. Сталину сейчас помогает эта борьба. Громя правых, он созидает Страх. И потому все грубее обрушивается на Бухарина. Бить, бить, бить! На каждом пленуме Генсек изничтожает его... И свершилось: Бухарин испугался. Начинаются попытки примирения: Бухарин и Томский напоминают о дружбе с «товарищем Сталиным». А ведь совсем недавно величали его Чингисханом...
На очередном пленуме он им припоминает и приход Бухарина к Каменеву, и то, как этот «безупречный и лояльный член партии» тайно предлагал Каменеву изменить состав Политбюро.
В ноябре 1929 года произошла публичная капитуляция правых. Рыков огласил общее заявление: теперь они – за генеральную линию партии, за уничтожение кулака, за политику, которую еще вчера Бухарин называл «военно-феодальной эксплуатацией крестьянства». Но это заявление Сталин признал «неудовлетворительным». Теперь им предстояло долго публично ползать на коленях, а пока он вышвырнул Бухарина из Политбюро.
Правых клеймят по всей стране. На заводах, в институтах, в детских садах и даже на кладбищах проходят собрания сотрудников. Проклятия в адрес правых перемежаются с проклятиями в адрес вредителей. Процессы идут не переставая. В Троице-Сергиевой Лавре – главном монастыре России – арестовывают представителей старой аристократии. Выброшенные из квартир, нигде не принимаемые на работу, они приютились в Лавре, работали в музее, преподавали в семинарии. Теперь они объявлены вредителями и арестованы. Занялись и Лаврой...
С самого начала власти большевиков религия – объект удара.
Из письма заведующего секретным отделом ВЧК Самсонова Дзержинскому от 4 декабря 1920 года: «Коммунизм и религия взаимно исключаются... Разрушить религию не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК... За последнее время в своих планах по разложению церкви ЧК сосредотачивает все свое внимание на поповскую массу. Только через нее, путем долгой напряженной кропотливой работы, мы сможем разрушить и разложить церковь до конца...»
Строя новое общество с новой религией, бывший семинарист следует заветам Ильича – внимательно следит за церковными кадрами.
ГПУ все время рядом с церковью. Активно, как завещал Ленин, продолжается уничтожение храмов...
Грохот стоит в Москве. И каменная пыль. Рушат знаменитую церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду, построенную в XVII веке. Толпы любопытных глазеют, как сбрасывают колокол в полтысячи пудов. В начале 1930 года 5000 человек с энтузиазмом разрушают древний Симонов монастырь. Апофеозом становится коллективное уничтожение многотысячной толпой храма Христа Спасителя. И как символ: на месте Храма Сталин решил построить величайший храм новой власти – Дворец Советов, увенчанный гигантской статуей Боголенина.
Оставшиеся церкви превращают в склады, и смрад стоит от гнилой картошки, сваленной в алтарях. Детям в школах велят приносить иконы для публичного сожжения. И вот уже несчастная бабушка, вернувшись из церкви, видит, как на месте дедовской иконы весело щурит глаза Ильич с плаката, подаренного внуку в школе. В газетах печатают письма в редакцию: «Я, бывший священник, навсегда порвал с религией». И всюду лозунги: «Религия – опиум для народа».
Наряду с проклятиями гремят беспримерные славословия.
Весь 1929 год страна готовится к декабрю – дню его 50-летия (точнее, к выдуманному им дню своего 50-летия). Тысячи тысяч статей о любимом Вожде. Заводы и фабрики в честь Великого юбилея рапортуют о невиданных успехах. Разрывается приветствиями радио.