Каменное братство - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мелихов cтр.№ 33

Наверно, в черно-зеленой книге все так и было сказано, да только кто же живет книгами. Если человек хочет рубить головы, он ищет топор; если хочет строить, ищет… Да тоже топор, топором можно и рубить головы, и обтесывать бревна. Вот и любая книга такой же топор.

– Вы не представляете, куда она могла отправиться? – неожиданно прервал он Зульфию. – У мусульман бывают монастыри?

Получилось даже невежливо, но Зульфия смотрела на него с прежней теплотой.

– Нет, нет, лучший мусульманин тот, кто живет с людьми и терпит от них, лучшее служение Богу – через служение людям. Один человек все время находился в мечети и молился, а пророк спросил: кто же его кормит? Ему сказали: его брат приносит и ему еду, и кормит его семью. Тогда пророк сказал: его брат и есть лучший мусульманин.

Андрею страшно не хотелось уходить от этих светящихся глаз, от этого убежденного и вместе с тем мягкого голоса, от этой маленькой, но все-таки женской заботы – словно от теплой русской печи на безжалостный мороз, но когда-то же надо было подыматься!

* * *

На мгновение я вновь вынырнул на матовой набережной Обводного и порадовался, как же я был прав, все эти дни без Ирки избегая женщин: я чувствовал, что они могут поколебать мою волю.

Вот и Андрей покосился уже каким-то особым взглядом, пересекая соседнюю комнату. За длинным столом там весело болтали другие молодые женщины в самых разнообразных хиджабах. Ближайшая к нему была в черном с лазурными цветами и новогодними блестками, попадались и веселенькие в цветочек, а один вообще красовался как-то даже залихватски, можно сказать, набекрень. Есть же счастливые люди – их женщины и в хиджабах, и смеются…

Однако тут до него дошло, что если не половина, то каждая третья из них – русские. Так что же получается – мы такие уроды, что нам наших женщин и удержать нечем?! На что же тогда мы вообще годимся?..

В нем впервые за все эти годы проснулась гордость: раз так, мы можем и перебиться. Одно дело, ты летишь к любимой женщине, которая ждет твоей помощи, другое – она выбирает других.

И когда за ним с лязгом захлопнулась стальная дверь, он внезапно обнаружил, что в мире еще сохранилась весна с ярко-синим небом и ослепительными облаками, со сверкающими зелеными звездочками молодой листвы на деревьях, с детским гомоном на сохнущих песчаных дорожках. Один пацанчик ревел во все горло над опрокинутым самокатиком, и охваченный забытой нежностью Андрей положил ладонь на его теплую стриженую головенку: что ты плачешь, голубчик, чем тебе помочь? Но мальчишка злобно отбросил его руку и принялся вопить еще пуще прежнего, адресуясь, по-видимому, к кому-то поважнее и понужнее.

И с Андреем приключился внезапный конфуз, какого с ним не случалось лет, может быть, с двенадцати – он разрыдался. Он стремительно зашагал прочь, стараясь спрятать мокрое лицо себе за пазуху, но содрогающееся тело спрятать было невозможно. Он уже хотел перейти на бег, как вдруг на его пути вырос зачуханный мужичонка:

– Слышь, друг, помоги на пиво…

– Отлезь!.. – зарычал Андрей и только чудом не отправил его в нокдаун.

Мужичонка испуганно шарахнулся, чем немедленно привел Андрея в чувство. Он нащупал в кармане сторублевку и, не глядя, протянул ее назад.

– Куда ж так много, – растроганно прозвучало оттуда, и Андрей почувствовал, как купюру осторожно тянут из его пальцев.

Сразу вот так взять и уехать ему показалось все-таки не очень красиво, он отдал ключи от опустевшего дома своей любимой ее замужней сестре, с которой его богиня на его памяти встречалась только раз, да и то очень кратко и холодно, и отправился на побывку к старикам на Рессорную. А оттуда – на Охотское море.

Когда-то, еще на практике, он разговорился на ветреной вечерней палубе с очень серьезным очкастым парнем во фронтовой плащ-палатке, и тот рассказал ему, что на биологической станции всегда требуется водитель катера наблюдать за косатками. Тогда это ему показалось не очень интересно, а теперь вдруг забрало, хоть он почти все и забыл. Вроде как косатки, облеченные вроде бы в один и тот же черно-белый камуфляж, бывают при этом типа компанейские и одинокие; компанейские всегда плавают стаями, одними и теми же маршрутами, едят, что отцы-матери ели: привыкли кормиться тюленями – значит, человека уже не тронут, разве что сам разляжешься на тюленьем лежбище, – ну и все такое. А бывают косатки-одиночки, которые все время ищут нехоженных-неплаванных путей и перекусить могут, кем им на ум взбредет. Они могут вести себя совершенно по-разному, иногда даже как акулы – заранее никогда не угадаешь. И прослушивать их очень трудно – они больше слушают сами.

Бродяги и домоседы настолько чужды друг другу, что даже и не скрещиваются. За домоседами наблюдать не очень трудно, хоть и опасно: нужно все время идти параллельным курсом как можно ближе, а десятиметровые самцы, бывает, примут за врага, кинутся и носом опрокинут катер. Нет, домоседы человека не тронут, тут обычно убивает холод, а вот как наблюдать за косатками-бродягами – их, кстати, англичане и называют китами-убийцами, – еще никто не придумал.

Так теперь он этим и займется, опыт у него уже есть.

* * *

Это было последнее, что я расслышал в его душе. А от его одинокой косатки до меня не донеслось ни единого звука, – лишь напрягаясь изо всех сил, я еле-еле сумел разобрать, что она плещется где-то на Северном Кавказе.

* * *

Если бы каждый раз не приходилось подавлять ужас, доктор Бутченко меня бы даже забавлял: с первых слов обычно прорывалось простое человеческое удивление – ничего не понимаю, давления нет, а наполнение пульса неплохое, – но он тут же спохватывался и пытался восстановить свой жреческий авторитет потоком заклинаний: токсический гепатит, токсическая нефропатия, токсическая энцефалопатия, токсическая кардиомиопатия, печеночная дефицитарность, протромбиновый индекс, эуглобулиновый лизис, зондовое питание…

– Вы замечали у нее нарушения памяти – двадцать раз рассказывает одно и то же, и ей тоже можно двадцать раз рассказывать одно и то же?

– Да, было такое.

– Вот видите – алкогольная энцефалопатия.

Наверно, и не без того. Но когда она мне жаловалась, что никак не может запомнить, кто умер, а кто жив, мне это казалось нежеланием мириться со смертью, и более ничем.

* * *

В сверкающем аэропорту Минвод я долго стоял, облокотившись на круглый столик и уже не понимая, в какой я стране. Если бы передо мной на тарелке лежал чиз-кейк, а не плоский бледный пирожок с сыром и какой-то зеленой веточкой, я бы окончательно забыл, что я на Кавказе. Я не хотел доедать этот пресный вкусный пирожок, ибо, доевши, необходимо было что-то предпринимать, а что – я не знал.

Если я даже каким-то чудом отыщу эту вечно неутоленную бабочку-одиночку, каким таким словом я ее обольщу? Ведь никакого дара слова у меня нет, брал я только хитростью и удачей, и покровительствовал мне никакой не Орфей, а всего только Гермес. Разве что Орфей за меня перед ним походатайствовал…