— Так ты всех их отучил?
— Всех до единого. Зачем мне кликуха? А почему ты спросила?
— Да как же! — Я уж подумала, не переигрывает ли он. — Тут в статье написано, что одного из похитителей звали Клешем…
Толя озадаченно воззрился на меня.
— Ты меня обижаешь, рыжая. Как ты могла подумать, чтобы твой муж мог такой мелочовкой заниматься, играть в прятки с ментами. Ну, распотешила ты меня, огнегривая! А я-то понять не мог, зачем ты мне эту хреновину читаешь, глаза портишь! Ты лучше бы мне вслух орфографический словарь почитала, я ошибки не делаю только в слове «баксы»…
Он говорил так убедительно, что мои сомнения должны были бы мало-помалу развеяться. Но я все время помнила, как странно повел себя Антон, когда я упомянула Толино прозвище.
— Поклянись мне, что это был не ты!
— Чтоб я сдох! — немедленно отозвался Толя. — Чтоб я яичницей с беконом подавился, если кто-то, кроме тебя, дорогая, способен держать меня за шестерку. И вообще, что за глупые подозрения? Что ты там обо мне думаешь? Что я убивец, душегуб, насильник?.. Это глупо, Ларка. Я абсолютно нормальный парень, вот только налоги, допустим, платить не люблю. И хватит об этом.
Мне оставалось только отступиться от него и постараться жить дальше как ни в чем не бывало.
Следующие несколько дней я прожила как обычно, только на душе у меня было слишком пасмурно. Порой становилось так тяжко и грустно, что до прихода Толи я спасалась от одиночества у Ирины.
Ира заражала меня своей энергией, бодростью. Она совершенно не понимала моих проблем.
— Я бы, к примеру, и за киллера замуж сходила бы, если б он мне денежку давал, — говорила она.
Киллер не киллер, но какой-то богатый покровитель у Иры явно имелся. О том, что это так, свидетельствовало многое: роскошная косметика на туалетном столике, новая посудомоечная машина, мощный пылесос, радиотелефон — такой же Толя держал в машине.
Между тем Ира, при всей своей внешней открытости, не собиралась откровенничать со мной. Однажды я спросила ее:
— Скажи, а кто привел в этот дом столько новых вещей?
Ира слегка ухмыльнулась и детским голоском проговорила:
— Добрый волшебник.
Я поняла, что и ей лишних вопросов задавать не следует.
Днем я моталась по городу; оставаться дома одной мне теперь стало как-то трудно. Иногда целыми часами напролет каталась на трамвае, гуляла по Ботаническому саду, заходила в магазины. Однажды, оказавшись в районе метро «Беляево», зашла на выставку художника, картины которого мы с Каролиной как-то смотрели на Крымском валу.
Я вспомнила, что тогда мне запомнилось одно полотно под названием «Превратности любви», и решила отыскать его.
Картина была написана в жемчужно-серых тонах, которыми художник постарался изобразить дно океана. В центре полотна как будто заверчивался смерч из бирюзы с вкраплениями охры — только отойдя на почтительное расстояние от картины, можно было догадаться, что это не смерч, а потонувший корабль, уже затянутый илом, поросший ракушечником.
Я стояла и смотрела на эту картину, как вдруг кто-то, неслышно приблизившись, проговорил над моим ухом:
— Нравится?
— Нравится, — машинально ответила я и вдруг осознала, что этот голос знаком мне. Я оглянулась: Игорь!
Как он изменился! Игорь и прежде всегда выглядел импозантно, но сейчас он был одет просто щегольски. На нем было длинное черное пальто с широким поясом, алый шарф, в руках мягкая фетровая шляпа. Игорь отрастил бородку, в которой уже сквозила седина.
— Как нам поступить? — сказал он. — Поцелуемся или обменяемся рукопожатиями?
— Это все равно, — усмехнулась я. — Пожалуй, лучше пожмем друг другу руки.
В нашем рукопожатии было что-то чересчур церемонное, и, почувствовав это, мы оба рассмеялись.
— Шикарно выглядишь, — польстил он мне.
— И ты неплохо, — отметила я. — Уж не женился ли ты, Игорь?
— А что? — с молодцеватым видом проговорил он. — Может быть, скоро женюсь.
— Кто эта счастливица?
— Одна очень сильная женщина, директор гимназии, в которой я преподаю.
— Так ты работаешь? — с изумлением спросила я.
— И прилично получаю, — солидным голосом доложил Игорь. — Между прочим, дети ко мне славно относятся, да и я с ними себя почувствовал человеком… Кстати, теперь меня зовут преподавать в университет… Если не женюсь, может, и вернусь в альма-матер.
— Какие перемены! — восхитилась я. — Ужасно рада за тебя. Стоило мне тебя бросить, как ты тут же поднялся с печи, чтобы сеять разумное, доброе, вечное.
Знакомая ироническая усмешка пробежала по губам Игоря.
— На самом деле все несколько сложнее, — заверил он меня, — логическая цепочка не так элементарна… Но ты-то как?
Мне почудилось, что Игорь задал мне этот вопрос сочувственным тоном, и я не могла понять, к чему он относится. Выгляжу я весьма респектабельно, вдобавок даже слишком молодо для своих лет, одета с такой роскошью, с какой никогда не могла позволить себе одеться при Игоре…
— У тебя взгляд какой-то затравленный, — словно услышав мои мысли, объяснил Игорь.
На секунду я изо всех сил зажмурилась. Так я делала всегда, когда нежданные слезы вдруг подступали к глазам… Столько воды утекло, а мы с ним еще понимаем друг друга! Как будто нас все еще связывает любовь… Но, к счастью, когда я снова посмотрела на Игоря, он уже увел взгляд в сторону. И это было в его манере — неожиданно выказать проницательность и сочувствие, и тут же пожалеть об этом добром движении своего сердца, опасаясь, как бы ему не навязали чужую исповедь… чужие переживания. А ведь я и правда уже давно была ему чужая!
— Как родители, Варвара?
— Спасибо, неплохо. Тетка так же собачится с матерью, папа выступает в роли миротворца… Словом, если бы ты вздумала вернуться ко мне, застала бы там до боли знакомую картину…
— Я подумаю об этом, — проговорила я и сразу увидела, как по лицу Игоря пробежала нервная судорога. Он решил, что я приняла его слова за чистую монету, и испугался. Неужели у меня и в самом деле на лице было написано что-то такое… несчастное?
Видимо, догадка моя была справедлива, потому что сразу после этой шутки Игорь стал откланиваться.
— Приятно было встретиться, поболтать, но… — Игорь бросил взгляд на часы, — ученики ждут, мне пора… Если что — звони, номер прежний.
— Ну да, счастливо… Будь здоров…
Еще минута — и его черное пальто мелькнуло в проеме двери, — и я осталась один на один с картиной «Превратности любви».
Встреча с Игорем как-то странно взбудоражила меня.
Нет, о нем я, конечно, не жалела. Куда-то ушла вся прежняя тоска по нему, которую я испытывала первые месяцы жизни с Толей, особенно в Италии, когда срывалась ночью с постели, чтобы спрятать свои слезы… Сейчас мне очень хотелось увидеть родное лицо… папу, например. Только бы не идти домой. А между тем Толя уже был дома. Я подумала — позвоню ему сейчас и скажу, что поеду в Малаховку!