— И что тебя так встревожило? — с деланным равнодушием спросила она.
— Клеш. — Я произнесла это почти враждебным тоном. Во-первых, мне было обидно до слез, что Каролина, которую я считала подругой, ломает передо мной комедию, во-вторых, ее поведение подтверждало наши с Асей догадки.
— Что — Клеш?
— Ведь это прозвище моего мужа!
— Правда? — Каролина изумленно подняла бровь. — Неужели? Не помню. Ну и что из этого?
Она все играла и играла передо мною спектакль, я не знала, что сделать, чтобы заставить Каролину сказать мне правду, которая, я это чувствовала, была ей известна.
— Одного из этих бандюг звали Клешем.
— Почему ты решила, что это Толя? — прищурившись, произнесла Каролина. — Ерунда какая-то, чушь, Лариса. Толя — солидный человек, он подобными мелочами не стал бы заниматься, это уж точно!
Ничего себе мелочи! Почти неделю держать человека в бункере, голодного, избитого… Тут уж я не знала, что сказать.
В этот момент появился Антон.
Я тут же подступила к нему, не дав Каролине и рта раскрыть.
— Антон, ты не помнишь, у моего мужа было какое-то забавное прозвище, — начала я.
Я чувствовала, Каролина за моей спиной делает мужу какие-то знаки.
Антон, всегда встречавший меня довольно приветливо, заметно посуровел.
— Толя не пацан, чтобы его называли по прозвищу. Он очень уважаемый человек, Лариса.
Голубые глаза Антона при этих словах сделались совсем льдистыми.
— Почему, собственно, тебя интересуют такие глупости? — холодно продолжал он. — И вообще, извини, я устал, а твой муж уже ждет тебя дома.
Я была вынуждена откланяться.
По дороге из Чертанова домой я все думала, каким образом мне подступиться к Толяну, чтобы он наконец выложил мне всю правду о себе.
И вдруг сказала себе: стоп!
А в самом деле — что я буду делать с этой правдой? Куда мне с ней податься? Ведь я давным-давно веду с собой лукавую игру, стараясь не думать о деятельности мужа, — ну предприниматель, с кем, так сказать, не бывает… Может, и не совсем предприниматель, но сейчас многие, имеющие отношение к бизнесу, балансируют на краешке закона… А у сестры моей — разве честный бизнес? Вот об этом обо всем я долгое время старалась не думать, наслаждаясь свободой, благополучием…
Снова передо мной замаячила мысль о родительском доме, о Малаховке…
Но прежде все-таки следовало поговорить с Толяном.
Дома меня поджидал сюрприз.
Войдя в гостиную, я даже ощутила что-то вроде легкого головокружения…
Толя, как всегда, сидел в кресле, набычившись, глазел в телевизор, а возле него на скамеечке сидела я — в своей зеленой бархатной хламиде с капюшоном, которую обычно надевала после душа. Да, эта уютная, прелестная картина воочию предстала передо мной. Я сидела у ног Толи и вывязывала свои кружева… А рядом по-кошачьи мурлыкал телевизор, возле которого в сладкой полудреме расположился мой Толя — усталый, утомленный на неизвестной мне ниве труженик.
Что за наваждение?
Фигура, которую вполне можно было принять за меня, наконец повернулась в мою сторону, и из капюшона выглянуло оживленное личико Ирины.
— Плохо женой работаешь, подруга, — проворковала она, — человек, муж то есть твой законный, пришел с работы, весь в мыле, а ему чаю налить некому…
— Вот бедолага, — сокрушенно молвила я, приглядываясь к ним обоим.
— И борща разогреть, — угрюмо поддержал Иру Толян.
— Это ужасно, — промолвила я, — но мне кажется, одна добрая душа все же пришла к тебе налить чаю и согреть борщ…
— Да, она временно исполняла обязанности жены, — подхватила Ирина, смеясь, — и по правде сказать, эта добрая душа справилась с ними неплохо…
— Со всеми, Ирочка? — спросила ее я.
— А то как же! — Ирина уже стаскивала с себя мою хламиду, под которой оказался пуловер — точь-в-точь такой, какой подарил мне Толя на Восьмое марта.
Я вообще давно заметила, что Ира стала носить такие же вещи, как я, — может, ей нравился мой вкус, а может, хотелось, чтобы визуально знакомые с нами соседи принимали нас за сестер… Только я удивлялась — на какие деньги она все это покупает? Известно, какая зарплата у медсестры…
В течение одной только этой зимы у Ирины появилась точно такая же норковая шуба, как у меня, и такие же дорогие ботиночки на меху, не говоря уж о более мелких вещах — блузках, юбках…
Я понять не могла, с какой целью она мне подражает. Стоило мне купить себе серьги с крохотными подвесками, через день такие же я видела на Ире. Не успела поменять замшевую сумочку на ридикюль из крокодиловой кожи, точно такой же оказывался в Ириных руках… Я мечтала о муфте, которую в молодости носила моя мама, и купила три шкурки норки, чтобы мне сшили ее в ателье, — Ирина, увидев мою новую вещицу, воскликнула: «Невозможная прелесть!» — и через неделю такая же прелесть согревала ее крохотные лапки.
— Может, ты здесь останешься, Ира, — с улыбкой спросила я ее, — тебе к лицу моя хламида…
Я думала, Ира, как всегда, отшутится, рассмеется в ответ на мое предложение, но она вдруг увела глаза в сторону и даже слегка покраснела.
— А что, Ирка, оставайся, коли жена не шутит! — добродушно подхватил Толя. — Будешь мне за вторую супружницу. Может, хоть ты наконец родишь мне сына…
Ира как-то совсем сконфузилась:
— Уж ты скажешь. Не принимай всерьез, Лара.
После Ириного ухода я сразу приступила к Толяну.
Я поднесла к его глазам злополучную газетную вырезку.
— Что это? — осведомился Толя.
— Почитай.
— На фига? — как бы удивился Толя.
— Почитай — поймешь.
— Лар, после девяти вечера я — неграмотный. — Толя не обнаружил никаких признаков беспокойства.
— Тогда я тебе сама почитаю, — решительно проговорила я.
— Валяй, если тебе нечего делать, — милостиво разрешил Толя и, развернув кресло, уселся так, чтобы одним ухом слушать телевизор, другим внимать мне.
Срывающимся от волнения голосом я прочитала вслух всю статью — от начала до конца.
Когда я умолкла, Толя сладко потянулся и прибавил звук телевизора.
— Ну и что тут интересного, — изрек он, — обычная разборка…
Ни один мускул не шевельнулся на его лице.
— Тебе прозвище Клеш ни о чем не говорит?
Толя стукнул себя кулаком в грудь:
— Ну как же! Меня первое время в Москве мои друзья называли Клешем… Пока я их всех не отучил.
Я не знала, верить ему или нет. Лицо Толяна излучало добродушие.