Тимьян и клевер - читать онлайн книгу. Автор: Софья Ролдугина cтр.№ 82

– Про его последышей и сыновей ты, ручаюсь, много раз слышал, – продолжал Айвор, мерно царапая когтями дверной косяк – в такт покачиваниям Агнесс. – Это племя зовут ганконерами, ласковыми любовниками. А я бы их назвал гнилым семенем. Он ещё смеет сравнивать меня с собою… Знаешь, в чём разница между ним и мною, невинный мой друг? – спросил вдруг он. Киллиан покачал головой, чувствуя, как мгновенно горло пересыхает. Фиалки на полу были похожи на расплющенных червей – чуть-чуть, и зашевелятся. – Мои ласки – это луг на рассвете, песня птицы, край солнца над горизонтом, глоток воздуха после весеннего дождя. Пей, дыши, смейся и слушай – в сердце останется счастье и долгая память, но вреда от неё не будет. Но его же ласки – дурманная трава, ядовитый дым. Один вдох – и всё едино, бесцветно, ничего не нужно. Возвращайся на кухню, Флаэрти, – мягко закончил он, переведя взгляд на Агнесс. – И забери с собой эту женщину, – вложил Айвор в ладонь Киллиана дрожащую руку старухи. – Я скоро вернусь.

– Но…

– Ступай, – повторил фейри тихо и отвернулся. С него точно спадала туманная пелена – слой за слоем, вуаль за вуалью, открывая взору постепенно дивное сияние. Не то, что видно глазу, а то, что чувствует душа – и дрожит. – Не смотри. Иди и не оборачивайся. 

Сказки учат, что такие приказы надлежит исполнять без раздумий, а своеволие наказывается строго и страшно. И много раз убеждался уже Киллиан, что старые истории не лгут, но всё же замешкался, затворяя дверь, и сквозь щель успел разглядеть, как склоняется Айвор над причитающей девушкой, запрокидывает голову её нежно и бережно…

И целует.

В груди кольнуло, задрожало раненой птицей. И понадобилась целая минута, долгая череда медленных шагов, чтобы понять: это сердце так странно бьётся. А губы горели, словно он сам целовал немытую девчонку в тёмной комнате.

«Что за наваждение?»

Мистер Фланаган, по счастью, сидел там же, где его и оставили, только мрачнее был не в пример. Обнадёживать его, что дочь исцелится, Киллиан не решился, а вместо этого начал задавать вопросы, чтобы хоть немного отвлечься от тягостных мыслей.

– Агнесс заворожил ганконер, – объявил он сразу, едва помог бабке О’Шэй снова устроиться на сундуке. – Подобных существ часто встречают на склонах берегов, где цветут фиалки. Она не рассказывала о подобном месте? Может, упоминала красивую поляну, холм, уединённое место в парке?

Мистер Фланаган сжал кулаки до хруста.

– Моя дочь была осторожной. И правила знала. Ни за что б она не пошла на цветущую поляну, когда зима на носу. И дураку ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Хорошо, – не стал спорить он. – Но, может, она упоминала о чём-то необычном? – Мужчина промолчал. – Как в доме появились фиалки?

– Она сама и принесла, – неохотно ответил Ронан Фланаган. – Пошла на рынок за сыром, луком и за обрезью на похлёбку, а вернулась под вечер с полной корзиной цветов. Откуда взяла – не ответила. Но и деньги в сохранности принесла, так что расспрашивать её никто особенно и не стал. А на другой день Агнесс с утра через окно удрала и заявилась обратно к ночи, заплаканная вся. Раскидала свои фиалки по полу – и давай по ним туда-сюда ходить босиком. Хьюз её урезонить попытался, так она сперва расплакалась, а потом обмякла. С тех пор сидит на месте, качается и стонет, а нас будто и не видит.

Киллиан замер, не зная, что и думать.

– В первый раз вы об этом умолчали, – произнёс он наконец.

– Попрекни меня ещё, малец! – вспылил Фланаган и тут же раскашлялся, тяжело согнувшись. – Заявились тут, этакие красавцы, колдовством за милю несёт… Да чтоб все эти чудеса провалились разом!

– Ронан! – снова прикрикнула на сына старуха. – Опомнись, ты чего лепечешь-то? У нас дом на одном чуде и стоит…

– Да хоть бы и рухнул, – сплюнул на пол Фланаган и встал, громко стукнув клюкой. – Зато Агнесс бы умом не тронулась. Авось бы дед с бабкой сами бы дом отстроили. Руки-ноги были же.

Старуха О’Шэй скрючилась на своём сундуке, то ли не зная, что ответить, то ли не желая и дальше скандалить на глазах у чужака. А у Киллиана горло перехватило от обиды – за Айвора, за трудолюбивую и добрую Нив, которая простила жениха-предателя, за постаревшую от любви Уэни и за короля-котёныша… Взгляд скользил по кухне, ни за что не цепляясь: древний очаг, немытая сковорода с прижаренными остатками на дне, стол, отскоблённый до глубоких плавных борозд, два узких окна-бойницы, забранные бычьим пузырём. Всё добротное, старое.

И вдруг пришла мысль, что в новых-то домах, со стеклянными окнами и газовым освещением, живётся, может, даже и лучше. А Фланаганы, покуда не рухнет крыша, зачарованная маленькой госпожой, никуда не поедут – к добру ли, к худу…

– Не стоит ругать все молнии только потому, что одна в сухой год подожгла кромку поля, – наконец произнёс он. – Фейри бывают разные, но не каждый из волшебного народа приносит горе.

Ронан Фланаган успел доковылять уже до выхода из кухни, однако теперь повернулся и пригвоздил гостя взглядом:

– А молнию, я слыхал, хотят на службу людям поставить. Чтоб она сидела, смирная, и пользу приносила. Вот на такую я б согласен был.

Тяжело вбивая клюку в деревянный пол, он вышел – кажется, вовсе из дому, потому что вскоре шаги окончательно затихли. Бабка О’Шэй качнула ногой совсем как девчонка, и вздохнула, глядя в сторону:

– Вы уж не серчайте, мистер Флаэрти. Прежде Ронан так волшебство любил, так любил… Мальчонкой, бывало, всё в холмы бегал – на фей поглядеть. Да, видно, не пришёлся им по душе, ни разу они ему не показались. А как Агнесс заболела, так и вовсе он осерчал… – тут старуха запнулась. – Вы лучше послушайте, что мне вспомнилось. Тот вечер, когда Агнесс фиалок принесла, она про какую-то флейту сказала. То ли сладкую, то ли ещё какую. И про деньги Ронан неправду сказал. Крупные-то монетки, которые за пазухой лежали в тряпице, в целости остались. А поясной кошелёк пропал. Уж мне ли это не приметить – сама его шила, сама дарила. Правда, много Агнесс туда не клала. На ярмарке яблоко в патоке купить или булавку с лотка.

– Спасибо, миссис О’Шэй, – искренне поблагодарил её Киллиан. – Простите только, мне душно немного стало, – слукавил он, потому что на кухне было весьма свежо. – Выйду на улицу. Когда мой компаньон объявится, сообщите ему, хорошо?

За порогом и впрямь дышалось полегче. Но сердце по-прежнему жалко трепетало в груди и казалось чем-то чужеродным. Губы саднило, но теперь уже не из-за подсмотренного поцелуя, а от мелких трещинок и укусов – больно тяжело далось наблюдение за ссорой между Фланаганом и его матерью. Они не только разные фамилии носили, но и жили отлично друг от друга. Бабка О’Шэй – в почтении к холмам и их владыкам. Ронан Фланаган – с обидой в душе.

Из обиды со временем прорастает неприязнь, а бывает, что и ненависть.

Лицо, запрокинутое к серо-бурым, низко нависшим тучам, стало мокрым-мокро, хоть дождь почти и не ощущался; ресницы склеились. Зато жар отхлынул, и щёки уже так не пылали.