Ненавижу, ненавижу, ненавижу.
В глазах вскипели слезы, я с трудом видела, что происходит вокруг: книги Ноя летели на пол к моим ногам, послышался звон битого стекла.
Нужно поехать в полицию, – решила я, застыв посреди его комнаты. Едва эта мысль меня посетила, одновременно с этим за моей спиной послышался странный шум. По спине поползли мурашки: звук был похож на скрип двери, но позади меня не было никаких дверей, лишь книжные горы, которые я снесла на пол.
Будто в замедленной съемке я обернулась и выдохнула – передо мной действительно находилась небольшая дверца, а за ней – чернота.
Я отшатнулась назад, затаив дыхание. Мама всегда говорила, что я умнее остальных детей, говорила, что я способна замечать детали. Но при этом она сетовала, что, даже когда я вижу эти детали, могу проигнорировать их. Вот почему она спрятала от меня свое прощальное письмо за плинтус под страшными масками – думала, я никогда не отыщу его. Это был мамин «секретный кармашек». У Ноя оказался такой же.
Вот почему он замаскировал здесь все книгами, вот куда он пропадал порой на целые дни – он прятался в собственной Тайной квартирке. У него было укромное местечко в этом особняке, где он мог оставаться наедине с собой, возможно, скидывать маску Ноя Харрингтона и превращаться в Ноя Эллисса.
Но не сегодня!
Ной знал: на балу что-то произойдет и потому предупредил, что я, возможно, не захочу его видеть. Но я хочу. Хочу увидеть его прямо сейчас и спросить: если он знал, что что-то случится, почему не сказал мне, почему не предупредил, почему поступил так же, как в прошлый раз поступил с детективом Гаррисоном.
Переступая через книжные руины, я приблизилась к черному провалу в стене. На дверном косяке была небольшая цепочка, наверное, я случайно задела ее, когда все перевернула вверх дном, вот дверь и открылась.
Включив на телефоне фонарик, я посветила перед собой и увидела винтовую деревянную лестницу, ведущую в башню, которую уже давно заприметила снаружи дома.
Подхватив подол платья Скалларк, я поднялась наверх, выбивая пыль из скрипучих ступеней. В круглой комнатке, встретившей меня мертвой тишиной, находилось лишь одно крошечное окошко, выходящее в ночную мглу, прорезанную белыми точками снежинок.
– Ной?..
В темноте что-то многозначительно блеснуло, и я застыла.
Меня сковал страх другого рода, первобытный страх.
Подняв фонарик повыше, я тупо уставилась на два черных гроба, стоящих параллельно друг другу под окном. В глазах мгновенно стало до боли сухо, и я сморгнула. Гробы продолжали стоять на прежнем месте. Между ними находился кованый древний подсвечник с наполовину сгоревшими свечами. Некоторые из них пора было заменить, и я живо представила, как кто-то приходит сюда и меняет их. Не кто-то, – тут же поправила я себя, – Ной.
Я должна уйти, Ноя здесь нет. Я должна развернуться, спуститься по лестнице и намертво забаррикадировать жуткую дверь книгами, сделать все как раньше, чтобы нельзя было догадаться о том, что случилось. Я должна притвориться, что ничего не видела.
Но я не могла уйти. Ноги внезапно сделались ватными и чужими и больше мне не подчинялись. Я не была живой; глядя на два закрытых гроба и гадая, кто там может быть, я как будто умерла и теперь наблюдала за всем с холодным безразличием.
В одном из них Скалларк, – подумала я, не шевелясь.
И с Аспеном нет связи…
Но ведь это не могут быть они, верно? Не могут, и все тут.
Вытерев нос тыльной стороной ладони, я убрала влажные волосы с лица и глубоко вздохнула. Встряхнувшись, резко приблизилась к гробам и, присев перед ними на колени, отложила телефон в сторону.
Окоченевшие на морозе пальцы все еще отказывались подчиняться, но я без особого труда сдвинула крышку одного из гробов. Дрожа всем телом от напряжения, я дотянулась до телефона и посветила фонариком внутрь.
С моих губ сорвался испуганный вскрик, и я упала назад, больно приложившись локтем о пол.
Дориан.
Он лежал с закрытыми глазами, смиренно сложив руки на груди, одетый в костюм с бабочкой. «Мы с Альмой Конфетные вампиры! – торжественно провозгласил Дориан утром. – Мы – вампиры, но не простые, а Конфетные! Ну, здорово я придумал, а?»
Взяв себя в руки, я автоматически проверила пульс, тупо глядя в лицо Дориана с посиневшими губами. Он был мертв, и, судя по виду, давно.
С силой сжав переносицу пальцами и сдерживая слезы, я с шумом выдохнула и повернулась ко второму гробу. Со страхом я резко толкнула крышку в сторону и заглянула внутрь, ожидая увидеть Альму Сивер.
«Ты точно вампир, – парировала она утром, глядя на Дориана таким презрительным взглядом, что я в который раз почувствовала себя лишней в их компании. – Только настоящий».
… Но во втором гробу была не Альма Сивер.
Это была я.
Во втором гробу была я.
Глава XVII
Дом, полный призраков
1 ноября 2016-го
Будь у меня слабое сердце, я бы умерла на месте. Но вместо этого я продолжала светить фонариком в гроб. Настойчивым взглядом изучала собственное тело в ярком белом луче и понимала: ошибки быть не может. Это я в гробу. В своих простых черных штанах, кедах и футболке, черные волосы разметались по белоснежной атласной подкладке гроба, руки сложены на груди, глаза закрыты.
Она не дышит.
Я не дышу.
Я присела над ней на корточки и склонилась к груди; пощупала на шее пульс.
Барабанная дробь.
Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.
Это мое сердце колотится словно сумасшедшее – не ее. Сквозь поток мыслей слабо проскользнула одна-единственная, правдивая:
Я мертва.
Я отшатнулась и упала. Отползла к стене, ударилась спиной и выронила телефон. Фонарик погас.
Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.
– Кая.
Я заорала, услышав в мертвой темноте голос, подалась в сторону, шлепнулась на бок. Дикий, первобытный страх прострелил меня от кончиков пальцев на ногах до макушки. Стоило представить, как они вылезают из гробов и ползут ко мне в темноте, и я завопила громче, так что почувствовала, как сводит мышцы живота.
В следующее мгновение кто-то схватил меня в тиски, затем, сквозь бешеный стук в висках, до ушей донеслись поспешные шаги. И вдруг все стало ярко-белым, неживым. Я прижала руку к локтю, сквозь который будто пропустили разряд тока, и быстро заморгала.
Ной Харрингтон.
Я порывисто отшатнулась, глядя в его голубые глаза. Он смотрел с сочувствием и хмуро, уголки его губ опустились.