Нантская история - читать онлайн книгу. Автор: Константин Соловьев cтр.№ 50

Щелчок. Он был оглушающий, но с ним в этот изолированный мир, состоящий из сплошной бездонной темноты, вторгся звук. Я услышала чье-то громкое хриплое дыхание — так отчетливо и ясно, точно сидела на огромной чугунной трубе гигантского подземного трубопровода.

Только это дыхание уже не было моим.

Мутной невыносимой волной нахлынула тошнота, и какое-то время я задыхалась, пытаясь сопротивляться ее неумолимому давлению, выжимающему желудок и внутренности, точно грязную тряпку. Я знала, что это надо перетерпеть, и была готова к этому. В какой-то момент эта самовольная пытка стала казаться невыносимой — меня точно прокручивали во внутренностях огромной мясорубки, и органы чувств, смятенные, перепутанные и беспомощные, как слепые котята, выли от напряжения.

Это можно было легко прекратить. Один мысленный крик — на Стальном Венце загорится тревожный красный огонек, и Бальдульф с готовностью снимет его с моей головы, вернув в привычный мир, знакомый и понятный. Но я вспомнила капитана Ламберта и отца Гидеона, которые сейчас стояли где-то рядом со мной. Каждый из них уже рискнул больше, чем собиралась я, и не оправдать их надежд было бы стократ отвратительнее, чем сплющится в желеобразную медузу в недрах этого непроглядного черного мира, чьим ветром было чужое мерное дыхание.

— … за дьявольщина эта штука?

Кажется, это был Ламберт. Наверняка сказать я не могла — слух восстановился едва-едва, и чужие голоса звучали хриплым вороньим карканьем с рваным тембром.

— Полевой нейро-трансмиттер, — теперь я уже различала интонации отца Гидеона, — Неприятная штука, насколько я слышал.

— Судя по ее лицу, она сейчас переживает все муки ада.

— Не стану опровергать это предположение.

— И она…

— Собирается управлять сервусом. Точнее, управлять — не совсем то слово. Она подключилась к его нервной системе и фактически на время стала ее симбионтом.

— Она будет внутри его тела?

— И да и нет. Она будет воспринимать мир его органами чувств, но это не полное слияние, если вы это имеете в виду… Просто способ установить связь оператора с подопечным. Увеличивает координацию и слаженность действий. Это как радио-связь напрямую, тактильно, для которой не нужны слова. Оператор думает — и подопечный безошибочно понимает его мысль мгновенным импульсом.

— Уже жалею, что спросил… Конечно, из ваших закромов штучка?

— Старая довоенная разработка, — сказал отец Гидеон неохотно, — Изначально предполагалась для полевых лазаретов монашеских орденов. Как раз для тех случаев, когда опытный лекарь вынужден направлять на расстоянии действия обслуживающего персонала…

— Судя по тому, что прежде я таких аппаратов не замечал, идея оказалась не очень удачна?

— Как сказать, — сказала я, — Если считать, что в двадцати процентах случаев этот трансмиттер выжигал часть мозга подопечному, можно сказать, что не очень удачна.

Собственный голос звучал неестественно, глухо и в высшей степени омерзительно. Точно рождался не в человеческом рту, а в сырой каменной пещере. Но я могла управлять им, а это значило, что попытка была успешна.

Теперь я снова могла видеть. Но мир, который я теперь видела, хоть и не был миром сплошной тьмы, через который я прошла, не походил и на тот, что я оставила. Он был… Больше. И у него были настолько иные пропорции, что мне стоило огромного труда унять накатившее головокружение. Это было нормально. Разум просто пытался освоиться в своей новой скорлупе, и беспокойно ворочался. Теперь я взирала на мир с высоты роста Клаудо.

— Святая Матерь! — воскликнул обычно невозмутимый Ламберт, отшатываясь. Даже сейчас он казался высоченным, как колокольня собора. Но из этого ракурса худо-бедно походил на человека, а не на нависшую крепостную стену.

— Где ваше хладнокровие, барон? — губы Клаудо двигались с отвратительным негромким скрипом. И понятно — его ротовая полость много лет назад перестала выделять слюну. Поэтому слова, рожденные в его глотке, казались высеченными рашпилем на нёбе.

— Вы… Вы уже там?

— Тут. Теперь я вижу то, что видит Клаудо, и чувствую то, что чувствует он сам. Я не могу управлять напрямую его действиями, но могу… скажем так, нашептывать ему необходимое. Это хлопотнее, чем обычные приказы, но на порядок эффективнее. Как вы заметили, Клаудо не очень сообразителен. Даже вымести пыль для него непосильная задача. Поручить ему важную операцию невозможно. Зато о сохранности его мозга можно не переживать. Так что сегодня мы будем работать вместе.

Зрение Клаудо функционировало нормально, как для старого сервуса. Он видел мир в немного иных цветах, но к этому можно было быстро привыкнуть. Я приказала ему выпрямить руку с ланцетом, и тело с небольшой задержкой отреагировало. Это было похоже на управление башенным краном, только потрепанным и медлительным. Но я знала, что уже через несколько минут полностью освоюсь в этом теле.

А еще я видела себя со стороны, и эта картина не выглядела очень привлекательно. Сухая восковая статуя с полупрозрачной кожей, возлежащая на простынях. Она выглядела жалкой, какой-то брошенной и бесполезной, как скинутая змеей кожа. Истончившиеся пальцы, заострившийся нос и тонкие губы выдавали крайнюю степень истощения, а волосы цвета меди, рассыпавшиеся вокруг ее беспомощно задранной головы, выглядели неестественно живыми. Я всмотрелась в это лицо, знакомое и в то же время пугающе новое. Глаза закатились и веки быстро подрагивали, из уголка рта протянулась ниточка слюны, которую Бальдульф заботливо стер платком.

Это не было похоже на живого человека. Скорее — на какое-то загадочное человекоподобное лабораторное устройство. Живой сосуд, созданный старанием неизвестного вивисектора. И этот сосуд жил и дышал — я видела, как поднимается и опадает грудь, как по побелевшему от напряжения лицу пробегает судорога, как подрагивают веки. В этом зрелище было что-то отвратительное, но вместе с тем и завораживающее. Точно я наблюдала за тем, как шевелится жизнь в чем-то, для этого вовсе не предназначенном. За человекоподобной куклой, в которую какой-то проходящий волшебник скуки ради вложил искру жизни. И тотчас ушел, позабыв про свое неудачное творение.

Не человек. Лишь жалкое подобие.

«Ее зовут Альберка, — сейчас, когда мой разум был вплетен в рудиментарный мозг сервуса, мысли приходили словно бы издалека, со стороны, и иногда я сама удивлялась тому, что эти мысли принадлежат мне, — Она вздорная, смешная и в высшей степени безрассудная девчонка. Но трое человек, стоящие у ее постели, смотрят на нее с тревогой. А значит, кому-то в этом мире она еще нужна».

— Ваши коновалы успели что-то узнать об… этом теле? — спросила я вслух, примериваясь к первому разрезу.

— Немногое, — ответил Ламберт, — Все-таки мы…

— …обычная городская стража, спасибо, я знаю. И все же?

— Мужчина, лет тридцати пяти. Я настоял на вскрытии, но без каких бы то ни было результатов. Единственное, что мне смогли сказать точно — никаких имплантов. По крайней мере, видимых. Что и не удивительно, откуда у такого деньги на импланты…