Одержимый женщинами - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Жапризо cтр.№ 52

Когда я подошла к каюте Эсмеральды, я плакала, уже ничего не видела, только понимала, что если поступлю таким образом, то потеряю Фредерика навсегда. Его из-за меня арестуют и отрубят голову. Я не хотела его терять. Я хотела получить его назад и без изъянов. Нужно поговорить с ним, сказать, что я его прощаю, что это все неважно, вот разве что у его уродины заразная, малоприятная болезнь, но я его вылечу, и не будем об этом вспоминать.

Или же, говорила Шу-Шу самой себе, съезжая по ступенькам на своей изящной попке, я его припугну – выбирай: или я, или смерть, но для этого нужно иметь оружие. Именно поэтому я разбила стекло в узком коридоре и прихватила гигантскую штуку, похожую на пистолет, и вторую – тоже гигантскую – похожую на патрон. Порезала себе правую руку. До сих пор остался шрам. Ну а голову, это ясно, я давно потеряла.

Когда я распахнула дверь кладовки, внезапно повторилась та же ситуация, как в начале нашего путешествия. Фредерик валялся на продавленном матрасе в рубашке лакоста и белых брюках между карусельной лошадкой и бутылкой из-под вина «Кот-дю-Рон», которую он использовал в качестве лампы, вставив туда свечку. Он читал книгу, подперев щеку рукой. Я так его любила, что не могла произнести ни слова. Он закричал, вытаращив от ужаса глаза:

– Шу-Шу, умоляю тебя, брось это! Это ракетница! От нее воняет бензином!

Я ответила ему как полоумная:

– А мне плевать! Ты что читаешь?

Он тут же отключился. Смотрел, что читает.

– «Приключения Артура Гордона Пима».

Я опустилась на колени рядом с ним. Клянусь богом, который хорошо меня знает, что мне больше не хотелось никому причинять зла, ну а уж ему тем более. Он был красивый как никогда при свете этой убогой лампы. Или же все, что от вас ускользает, кажется красивым. Я сказала ему:

– Кто это написал?

– Эдгар По. Перевод Бодлера.

– Видишь, ты все от меня скрываешь! Я ни разу не видела, чтобы ты читал.

Он обнял меня. Поцеловал так нежно, что я снова разрыдалась как идиотка, что недалеко от истины. Ни он, ни я не догадывались о том, что это последняя минута нашей совместной жизни, что больше мы не увидимся.

Он грустно сказал, опустив голову:

– Я не виноват, что изменил тебе. Она заставила. Иначе грозила все рассказать. А ты знаешь, как со мной поступят? Либо я снова окажусь в крепости до конца своих дней, либо меня бросят в море.

Он в последний раз поднял на меня свои черные блестящие глаза, наивные и взволнованные. Он сказал:

– Шу-Шу, ты видела, какие акулы гонятся за нами?

Я видела. Я погладила его по голове. Спросила его – какая я была несусветная дура! Никогда не прощу себе, что настаивала тогда:

– И это давно продолжается?

– Она видела, как я выходил из твоей каюты.

– Когда?

– Уже не помню. Кажется, когда вышли из Новой Каледонии.

Как будто ударил меня под дых. Я плохо считаю, но все же… Я крикнула:

– Новой… что? И ты врал мне все это…

От потрясения, ярости, грусти я вскочила на ноги, ну и, конечно, тут же получила по кумполу этим чертовым потолком. Я застонала от жуткой боли:

– Вот дерьмо!

И из оружия, которое я держала в руках, раздался оглушительный выстрел. Две секунды или три, а может, четыре, Фредерик сидит, я стою, мы смотрим, открыв рты, как эта сволочная ракета отскакивает от всех стен кладовки, рассекает пространство огненными зигзагами, а потом все вокруг взрывается.

Когда я пришла в себя, я лежала на дне шлюпки, завернутая в одеяло, головой на коленях у Толедо. Я чувствовала себя так, словно меня избили. Джикс был возле меня. Он смотрел, как удаляется горящая «Пандора». Стояла жуткая тишина. От Америки до Австралии слышен был только размеренный плеск весел. Две другие шлюпки плыли за нами в молочной дымке – без очков мне это казалось ночным мраком. Потом Джикс обнял меня за плечи и сказал:

– Нам повезло. Если бы нас потопили япошки, страховая компания ни за что не заплатила бы.

Перед полуднем нас всех подобрал караван грузовых судов, направлявшийся в Колумбию. Нам дали фуфайки и теплые штаны. Потом пересчитали, сколько нас всего оказалось. При кораблекрушении исчезли двое, включая Фредерика. Мне делали уколы, чтобы я спала.

Вот так. Вернувшись в Америку через Боготу, я много недель приходила в себя возле бассейна в имении Джикса. Ни единого ожога, ни царапины, только порез на правой руке, когда я разбивала стекло, чтобы взять ракетницу. Мне не было ни хорошо, ни плохо. Полная пустота внутри. Теперь мне уже наплевать, можете делать из этой истории что угодно. Я не стану ничего опровергать. Но ни одному человеку до вас не было известно, как произошла катастрофа, даже Рейчел Ди, моей подружке, которая продавала рубашки фирмы «Эрроу» в Вествуде. Тоже падка до мужиков…

В сентябре я вернулась на студию. Сперва все было сносно. От фильма, который они задумали снять во время этого проклятого плавания, осталось одно название: «Губы». Я была медсестрой в Батаане ^[22], которая целует в губы храбрых раненых американских солдат перед тем, как они отдают концы, и находит своего мальчонку, которому Макартур вручает награду. Потом я снялась в фильме «Ноги», потом во всех этих цветных приторных шедеврах, где я без конца меняю костюмы, беспрерывно курю длинные сигареты и ржу, как заведенная, над всеми дурацкими шутками, они могли бы с таким же успехом взять вместо меня говорящую куклу, она бы сыграла почище моего и даже в очках обошлась бы им дешевле.

Джикс построил себе новую яхту в два раза больше старой и назвал «Пандора II». С тех пор как два года назад я отказалась сесть на нее, чтобы отправиться во второе кругосветное путешествие, мы поддерживаем только сугубо профессиональные отношения. А с тех пор, как в прошлом году я вышла замуж за владельца самой крупной международной сети институтов красоты, он разговаривает со мной только через агента. Ну а с тех пор, как два месяца назад я овдовела и стала богаче него, он кричит на всех углах, разумеется, чтобы мне передали, что он откопал еще одну придурковатую платиновую блондинку, еще большую разрушительницу, чем… сами угадайте кто, и что она скоро сделает себе состояние.

Но я-то его хорошо знаю. Пока он не отработает все части моего тела, а напоследок, как последний козырь, не вывесит афиши с моим голым задом, я не собираюсь наниматься маникюршей в один из принадлежащих мне салонов красоты.

Я никто и ничто.

Я живу свое детство – очень счастливый – с родителями в Йокогама. Мой отец – японец и начальник порта, а мать из Талькауно, Чили, и она весь день поет и шутит. Мой отец говорит: