– Естественно, чтобы спасти свою шею.
– То есть вы не думаете, что Лейборн убил Грента?
– Я ничего об этом не думаю, – нетерпеливо ответил Торри. – Я не способен думать, так как новости застали меня врасплох. О, какими невежественными дураками являются даже лучшие из нас! Что ж, посмотрим, найдется ли у Лейборна-младшего объяснение.
Как оказалось, у молодого Фредерика объяснение было, и оно выглядело вполне реальным. Вместо того чтобы уклоняться от расследования мотивов своего поведения, он занял позицию возмущенной добродетели и таким образом обошел все вопросы Торри. По его словам, никогда еще так плохо не обходились с честным джентльменом, как обошлись с ним, Фредериком Лейборном, эсквайром.
– Вы осмеливаетесь связать меня с совершением этого преступления, потому что я заменил банкноты! – воскликнул он, бледный от сдерживаемой ярости. – Какое право имеете вы или кто-либо из вас делать столь скандальное заявление?
– Вы заменили банкноты, – слабым голосом сказал Торри, гадая, не ошибся ли он, заподозрив этого человека.
– Да, сэр. Я заменил их по просьбе мистера Грента.
– По просьбе мистера Грента? – повторил Даррел. – Почему?
– Потому что капитан Мануэль, который дал Гренту банкноты, желал этого.
– Это неправда! – воскликнул Торри. – Мануэль был так же удивлен, как и я, тем, что записи были изменены.
– Об этом я не знаю, – угрюмо возразил Лейборн. – Все, что я знаю, это то, что за две недели до своего убийства мистер Грент пригласил меня в Рэй-Хаус и сказал, что ему нужна моя помощь в довольно деликатном деле. Поскольку он был моим партнером и партнером моего отца, я, конечно, согласился помочь ему. Вы вините меня?
– Нет, это вполне естественно. Но в чем было дело?
– Мистер Грент объяснил, что, находясь в Перу, он связался с каким-то местным обществом. В этом году правительство Республики пыталось развалить это общество и конфисковать его средства, поэтому его члены бежали в другие страны, захватив деньги. Одним из этих членов был капитан Мануэль, который привез в Англию сумму в десять тысяч фунтов, которую он превратил в английские банкноты по пятьсот фунтов каждая. Он знал, что Грент симпатизировал целям общества…
– Каковы были цели общества? – перебил Даррел.
– Какая-то патриотическая чушь насчет восстановления правления инков, – сердито сказал Лейборн. – В любом случае Грент сочувствовал этой цели, поэтому Мануэль попросил его взять деньги себе, и они хранились в Рэй-Хаусе. Затем, согласно рассказу Грента, Мануэль пришел к нему и сказал, что боится, что правительство Перу может обнаружить номера банкнот и обесценить их, объяснив английскому правительству, что их следует конфисковать. Чтобы предотвратить это, он попросил Грента заменить банкноты на банкноты такой же стоимости, но с другими номерами. Мистер Грент, хорошо известный в банковском мире, не хотел менять банкноты лично, поэтому он попросил сделать это меня. Я согласился.
– Почему вы не поменяли их в банке Англии?
– Мануэль был против этого из-за перуанского правительства, поэтому, следуя указаниям Грента, я обошел несколько пригородных банков и так объяснил дело, что без труда поменял все банкноты. Я отдал их все обратно Гренту, который хранил их в Рэй-Хаусе. В пятницу, перед тем как ему отправиться в Италию, он принес их сюда и отдал Вассу, чтобы тот положил их в сейф. Это все, что я знаю.
– И вполне достаточно, – гневно сказал Торри. – Почему вы не рассказали нам всего этого раньше?
– По двум причинам. Одна заключалась в том, что Грент попросил меня молчать, а другая – потому что я боялся обвинений в причастности к этому убийству, именно того, что вы и сделали, – ответил Лейборн, нахмурившись.
– Ну-ну, – добродушно сказал Торри, – вы очень хорошо защищались от подразумеваемых обвинений.
– Подразумеваемых обвинений! – с презрением повторил Фредерик.
– Именно так звучат мои слова, – сухо возразил Торри. – Я не обвинял вас в соучастии в преступлении или в самом преступлении. Я даже не спрашивал вас, украли ли вы банкноты. Я просто спросил, как так случилось, что вы их заменили.
– Ну теперь вы знаете, – нагло сказал Лейборн, – и, поскольку я объяснил, возможно, вы и ваш друг уйдете отсюда.
Посчитав эту грубую речь недостойной ответа, Даррел вышел из комнаты, не попрощавшись с банкиром, но Торри остановился у двери, чтобы сделать прощальный выстрел.
– Молодой человек, – сказал он, предостерегающе погрозив Лейборну указательным пальцем, – гордость предшествует падению, помните это, – и, оставив молодого человека переваривать эту неприятную пословицу на досуге, Торри последовал за писателем.
– Чем вы планируете заняться? – спросил Даррел, когда они были на улице.
– Я собираюсь встретиться с капитаном Мануэлем и убедиться, действительно ли он одобрил обмен банкнот, – ответил Торри. – А вы?
– Я собираюсь сразу же отправиться в Рэй-Хаус и повидать мисс Сандовал.
– Вы хотите узнать, что ей известно?
– Да. Я постараюсь убедить ее сказать мне правду.
– Я признаю вас умнейшим человеком, если у вас это получится, сэр. Что ж, до свидания и удачи, – и Торри отвернулся. – И вот еще! – крикнул он.
– Да? – спросил Даррел, уже поставив ногу на подножку кэба.
Детектив вернулся назад и проговорил тихим голосом:
– Я убежден в одном, – торопливо сказал он. – Грент поменял эти банкноты, чтобы с ними сбежать. Я не верю, что Мануэль просил его поменять их.
– Лейборн так говорит.
– Да, потому что Грент сказал ему так. Этот «хороший человек» обманул и Мануэля, и Лейборна. Банкноты были при нем, когда его убили.
– О, – со стоном сказал Даррел, – как же вы держитесь за эту теорию!
– Потому что это правда, – резко сказал Торри, – и я уверен, что рано или поздно мы сможем ее доказать. До свидания.
Фрэнк пожал плечами и поехал на вокзал Ватерлоо, где через полчаса сел на скорый поезд до Рэйбриджа. Он не особо верил в теорию Торри, так как с его привычкой следовать логическим аргументам он не мог понять, как Грент, вопреки утверждению Васса, завладел деньгами. Он пытался подумать об этом, но любовь, как всегда, помешала делу, и когда он вспомнил, что скоро увидит донну Марию, то предался восхитительным фантазиям о предстоящем свидании. Она – Фрэнк мысленно называл донну Марию «она» – будет ли она к нему холодна? А может быть, напротив, дружелюбна? Улыбнется ли она ему? Или же будет хмурится? Думая о донне Марии, Фрэнк представлял сотню противоречащих друг другу действий, которые вряд ли произойдут. Воистину, Фрэнк Даррел был очень глупым молодым джентльменом, поскольку предавался таким запутанным мечтаниям. Но ему было всего двадцать пять, и он был влюблен – два оправдания, прикрывающие глупости большинства смертных.