Слово взял Рультабий.
– Уверяю вас, господин председатель, – воскликнул он своим высоким, звонким голосом, – уверяю вас, что, когда я назову вам имя убийцы, вы поймете, почему я не сделал этого раньше половины седьмого! Даю вам честное слово! Слово Рультабия! Вы все узнаете, только позже. А пока я готов представить некоторые объяснения относительно убийства лесника… Господин Фредерик Ларсан, следивший за моей работой в Гландье, подтвердит вам, с каким тщанием изучал я это дело от самого начала и до конца. И пускай я придерживаюсь иного мнения, чем он, и убежден, что, арестовав господина Робера Дарзака, он лишил свободы невиновного человека, господин Фредерик Ларсан, я уверен, не подвергает сомнению мои благие намерения и понимает всю важность наблюдений, не раз подкреплявших его собственные!
– Господин председатель, – сказал Фредерик Ларсан, – мне кажется, интересно и небесполезно было бы послушать господина Рультабия, тем более что мнения у нас с ним расходятся.
Это заявление полицейского публика встретила одобрительным шепотом. Он принимал вызов. Поединок между этими двумя интеллектами, которые упорно искали решения трагической загадки и пришли к двум различным выводам, обещал быть любопытным.
Так как председатель безмолвствовал, Фредерик Ларсан продолжал:
– Итак, насколько я понимаю, мы согласны относительно удара ножом в сердце, который был нанесен леснику человеком, покушавшимся на жизнь мадемуазель Станжерсон; но раз уж мы расходимся во мнениях по вопросу об исчезновении убийцы в этот момент, занимательно было бы послушать, как Рультабий объясняет это бегство.
– Конечно, это наверняка крайне занимательно, – заметил мой друг.
Весь зал снова разразился хохотом. Председательствующий тотчас же объявил, что, если подобный факт повторится еще раз, он незамедлительно приведет в исполнение свою угрозу и прикажет очистить зал.
– В самом деле, – произнес в заключение председательствующий, – понятия не имею, что в таком деле, как это, может располагать к веселью.
– Я тоже! – вторил ему Рультабий.
Сидевшие передо мною люди стали запихивать себе в рот платки, чтобы не расхохотаться…
– Итак, – продолжал председательствующий, – вы слышали, молодой человек, что сказал господин Фредерик Ларсан. Как, по-вашему, удалось убийце бежать из этого злополучного угла?
Рультабий метнул взгляд в сторону госпожи Матье, которая печально улыбнулась ему в ответ.
– Раз госпожа Матье согласилась признать, что питала определенный интерес к леснику…
– Изменщица! – воскликнул папаша Матье.
– Уведите арестованного, – приказал председательствующий.
Папашу Матье увели.
– Раз она сделала такое признание, – возобновил речь Рультабий, – я могу сообщить вам, что по ночам она имела довольно частые беседы с лесником на втором этаже донжона, в комнате, некогда служившей молельней. Беседы эти особенно участились в последнее время, а именно – с тех пор как папашу Матье приковал к постели ревматизм.
Укол морфия, предписанный по этому случаю, усмирял боль папаши Матье, давая ему возможность отдохнуть, а его супруге обеспечивал спокойствие на те несколько часов, когда она отсутствовала. С наступлением темноты госпожа Матье приходила в замок, закутанная в большую темную шаль, позволявшую ей скрывать свою личность и делавшую ее похожей на черного призрака, который тревожил временами ночной покой папаши Жака. А чтобы подавать знаки своему другу, госпожа Матье позаимствовала у кота матушки Молитвы, старой колдуньи, обитающей в лесу Святой Женевьевы, его зловещее мяуканье; лесник тотчас же спускался вниз и открывал своей возлюбленной калитку. Когда же начались работы по ремонту донжона, свидания все-таки продолжались в бывшей комнате лесника, расположенной в том же донжоне, так как новая комната, которую на время предоставили этому незадачливому сердцееду в самом конце правого крыла замка, была отделена от жилища метрдотеля и кухни совсем тонкой перегородкой.
Итак, госпожа Матье только что покинула лесника, оставив его в добром здравии, когда случилось несчастье в том самом углу двора. Госпожа Матье и лесник, не имея более ничего сказать друг другу, вышли из донжона вместе… Обо всех этих подробностях, господин председатель, я узнал, изучив ранним утром следующего дня следы во дворе… Сторож Бернье, которого я поставил с ружьем за донжоном для наблюдения, о чем с моего разрешения он расскажет вам сам, не мог видеть того, что происходило на центральном дворе. Он появился там чуть позже, привлеченный револьверными выстрелами, и сам, в свою очередь, стал стрелять. Но вернемся к леснику и госпоже Матье, которых мы оставили в молчании ночи на центральном дворе. Они прощаются, затем госпожа Матье идет к открытой калитке, а лесник отправляется в свою маленькую комнатку, образующую выступ в конце правого крыла замка.
Он уже почти достигает двери, как вдруг слышит выстрелы; обеспокоенный, он возвращается назад; он доходит до угла правого крыла замка, когда чья-то тень бросается к нему и наносит удар. Он умирает. Труп его тут же подбирают люди, которые думают, что это и есть убийца, а на самом деле уносят убитого. Что же тем временем делает госпожа Матье? Застигнутая врасплох выстрелами и заполонившими двор людьми, она съеживается во тьме, стараясь остаться незамеченной в глубине двора. Двор велик, и, находясь возле калитки, госпожа Матье могла бы выскользнуть незаметно. Но она не ушла. Она осталась и видела, как уносили тело. С сердцем, сжавшимся от вполне понятной тревоги, подталкиваемая тягостным предчувствием, она идет к вестибюлю замка и оглядывает лестницу, освещенную фонарем папаши Жака, ту самую лестницу, где лежит ее мертвый друг; она видит его и бежит прочь. Вероятно, она привлекла к себе внимание папаши Жака. Во всяком случае, он настигает черного призрака, который уже не раз обрекал его на бессонные ночи.
Даже этой ночью, до того как свершилось преступление, он был разбужен криками Божьей твари и, выглянув в окно, заметил черного призрака… Он поспешно оделся – этим-то и объясняется его появление в вестибюле одетым, когда мы принесли туда труп лесника. Итак, стало быть, этой ночью он, несомненно, решил раз и навсегда покончить с наваждением и заглянуть в лицо призрака. А заглянув, узнал госпожу Матье. Папаша Жак – ее давнишний друг. Похоже, она призналась ему в своих ночных беседах и умоляла помочь ей в этот трудный час. Легко представить себе, в каком плачевном состоянии находилась госпожа Матье, только что видевшая своего возлюбленного мертвым. Папаша Жак пожалел ее и проводил через дубраву, вывел из парка и даже провел по берегу пруда до самой дороги на Эпине. Там ей оставалось всего каких-нибудь несколько метров до дома. А папаша Жак вернулся тем временем в замок и, прекрасно понимая, какое важное значение придаст суд факту никому не ведомого присутствия в замке возлюбленной лесника, попытался старательно скрыть от нас столь драматический эпизод этой и без того бурной ночи. Мне нет нужды просить у госпожи Матье и папаши Жака подтверждения своему рассказу. Я знаю, что все происходило именно так! И потому обращаюсь к господину Ларсану, надеясь на его память, он-то наверняка уже понял, каким образом я все это выведал, ибо видел меня на другой день утром изучающим двойной след, сохранивший отпечатки ног папаши Жака и мадам. – Тут Рультабий повернулся к госпоже Матье, стоявшей по другую сторону барьера, и галантно поклонился. – Отпечатки ног мадам, – пояснил Рультабий, – имеют удивительное сходство с «элегантными» следами убийцы…