В истории храма в Леонтополе, и в частности в том, как она закончилась, заметно неоднозначное отношение иудеев к подобному предприятию. С одной стороны, храм непрерывно действовал значительно дольше двух столетий, пока его не закрыли и в конечном итоге не разграбили римляне около 73 года н. э., после разрушения Иерусалима. Раввины, как описано в Мишне, предусмотрели возможность благочестивых индивидуальных обетов о принесении личной жертвы в «доме Хонио (Онии)» и обязанности блюсти эти обеты: «[Если сказал]: „я принесу приношение волос [как назорей] в Доме Хонио“, он обязан осуществить это приношение в [Иерусалимском] Храме. Но если принес в Доме Хонио, считается, что он выполнил обещание». Судя по всему, тот, кто, дав обет «посвятить себя в назореи Господу», не ел винограда, не пил вина и не стриг волос, в конце процедуры посвящения мог совершить обряд острижения волос «у входа скинии собрания» (как предписано в Числах 6:18) как в Леонтополе, так и в Иерусалиме. Правда, ни в трудах Филона, ни в других текстах египетских евреев храм в Леонтополе ни разу явно не упоминается, а попытки найти косвенные упоминания пока неубедительны [28].
Хотел ли Ония, чтобы Леонтополь соперничал с Иерусалимом или нет, он явно не считал противоречащим Закону сам культ в Иерусалиме. Иного мнения придерживались самаритяне, и именно из-за этого жизненно важного различия они и в собственных глазах, и в глазах иудеев приближались к грани, за которой их религия переставала быть иудаизмом, а то и пересекали эту грань. По преданию, которого самаритяне придерживаются и ныне, они являются прямыми потомками колен Израилевых, переживших ассирийское разрушение Северного Израильского царства в VIII веке до н. э., избежавших переселения и сохранивших закон Моисея не в последнюю очередь благодаря поклонению в назначенном Богом святилище в Сихеме, у горы Гаризим (Гризим). Напротив, в библейском повествовании, авторы которого не были дружелюбно настроены по отношению к самаритянам, утверждается, что население Самарии происходит от перемещенных в Самарию ассирийцами нееврейских колонистов, среди которых были и жители вавилонского города Куты (отсюда «кутийцы»
[17]), и что, когда царь Ассирии отправил священника-израильтянина с приказом: «Пусть… он научит их закону Бога той земли», — они стали поклоняться Богу только из страха, ибо «Господь посылал на них львов» [29].
Так или иначе, в библейской книге Ездры сообщается, что к моменту работ по восстановлению Иерусалимского храма в конце VI века до н. э. население страны было настроено против этого проекта. В двух надписях середины II века до н. э., найденных на острове Делос, местное самаритянское население упоминается как «израильтяне, посылающие храмовый налог на гору Гаризим». Именно эта приверженность альтернативному храму непреодолимой стеной отделяла их от иудеев ко времени правления в Иерусалиме хасмонейского первосвященника Иоанна (Йоханана) Гиркана. Судя по всему, Гиркан в конце II века до н. э. разрушил храм самаритян, когда, как пишет Иосиф Флавий, «покорил хутеян‚ живших вокруг храма‚ выстроенного по образцу иерусалимского». Иосиф утверждал, что самаритяне в его время (то есть в I веке н. э.) изменяли свое отношение к иудеям в зависимости от обстоятельств: «Когда они видят, что дела иудеев идут хорошо, они называют себя их ближайшими соплеменниками… если же видят, что дела иудеев пошатнулись, то уверяют, будто у них нет решительно никаких отношений к иудеям, ничего с ними [общего] ни по характеру, ни по происхождению». Поэтому, например, во время восстания Маккавеев, когда иудеи подвергались преследованиям, самаритяне утверждали, что происходят из Сидона в Финикии и одновременно — что являются потомками мидян и персов: «перестали выдавать себя за их [иудеев] сородичей и стали уверять, что их храм на горе Гаризейн [Гаризим] вовсе не воздвигнут в честь Всевышнего Бога»; при этом они не отрицали, что следуют древнему обычаю «почитать тот день, который у иудеев носит название субботнего» и «воздвигли на горе Гаризейн святилище без определенного назначения». В свою очередь, в восприятии самаритян ранними раввинами видна такая же амбивалентность. Например, если трое едят вместе, Мишна предписывает произносить совместное благословение после трапезы, даже «[если один из евших] кутиец». В то же время толерантность раввинов не простирается настолько далеко, чтобы «легализовать» культ на горе Гаризим; последний, в отличие от культа в Леонтополе, другие евреи считали ложным или вовсе игнорировали. На практике евреи относились к самаритянам как к отдельной и нередко враждебной этнической группе. Евреи не становились самаритянами, а самаритяне не переходили в иудаизм [30].
Синагога
В книге «Против Апиона» Иосиф подчеркивал, что Моисей, как наилучший из законодателей, принял меры к тому, чтобы все иудеи знали требования Закона:
Он даже не оставил возможности оправдаться неведением, поскольку сделал знание закона самым важным и непременным условием воспитания и повелел слушать его не один раз, не два и даже не несколько раз, но каждую неделю собираться для чтения закона и подробно его изучать. Право же, другие законодатели, сколько я знаю, на это совсем не обращали внимания… Из нас же, кого о них [законах] ни спроси, тому скорее труднее будет назвать свое собственное имя, чем рассказать их все. Вот потому от самого раннего пробуждения сознания в нас мы изучаем их и имеем как бы начертанными в своем сердце… А что в повседневной жизни все должно сводиться к одному — к благочестию, о том можно услышать даже от женщин и прислуги [31].
Иосиф, без сомнения, преувеличивал свойственное другим нациям незнание собственных законов. Однако вполне верным будет сказать, что ничего подобного синагоге как институту массового религиозного образования для взрослых в дохристианской античности не было. Филон Александрийский описывает это образование с характерной для него философской отстраненностью, отмечая, «что у них [евреев] есть молельни и что собираются они там главным образом в священную субботу, когда евреи все вместе обучаются философии предков». А автор Деяний апостолов высказался более конкретно: «Ибо закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу» [32].
В одной из иерусалимских надписей, датируемой I веком н. э., говорится о постройке синагоги, постоялого двора и других сооружений неким Теодотом, сыном Веттена, который назван «священником и архисинагогом [главой синагоги], сыном архисинагога, внуком архисинагога». Ясно, что священник мог быть главой синагоги, но так как надпись гласит, что синагога была построена «для чтения Торы и изучения заповедей», стоит вспомнить и сообщение Иосифа Флавия (в труде «Против Апиона») о том, что священники занимаются обучением Торе. Цель надписи Теодота состояла в том, чтобы увековечить постройку синагоги, но неизвестно, сколько синагог в его время специально строилось для использования в религиозных целях. Термин συναγωγή переводится с греческого как «собрание»; им могли обозначать как общинное здание, так и саму общину. Явной необходимости в особом здании при этом не было. Согласно библейской книге Неемии, в V веке до н. э. писец Ездра торжественно зачитывал закон Моисея перед собранием народа под открытым небом: «И принес священник Ездра закон пред собрание… и читал из него на площади, которая пред Водяными воротами… И читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование» [33].