История иудаизма - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Гудман cтр.№ 160

Йешаяѓу Лейбович считал человеческие злодеяния плодом «ошибок» самого человечества, не имеющих богословского смысла, и поэтому не видел необходимости искать какое-либо теологическое объяснение холокоста. Схожую позицию занимают многие представители новой ортодоксии. В США Элиэзер Беркович утверждал, что и в Освенциме присутствовал Бог, но невидимо, и что величие и мощь Бога были продемонстрированы именно тем, что Он не стал вмешиваться. В 1973 году в книге «Вера после Катастрофы» Беркович заявил, что, хотя подобных ужасов человеческая история еще не знала, холокост не породил какой-либо новой богословской проблемы: ведь евреи со времен Иова сознавали, что Всевышний может самоустраниться и предоставить людям свободу воли, которая может быть направлена, среди прочего, на угнетение других. Ортодоксальным богословам удавалось даже различить в кошмарной реальности явные признаки грядущего избавления. Прямо во время холокоста, в Варшавском гетто, р. Ицхак Ниссенбаум призывал «освящать жизнь» — сохранять ее, а не искать мученической смерти. А американский ортодоксальный раввин Ирвинг (Иц) Гринберг, родившийся лишь в 1933 году и выросший в безопасных США, увидел в холокосте окончание целого этапа взаимоотношений Бога с народом Израиля и начало нового этапа, из чего выводил обязанность соблюдения заповедей. В 1977 году он писал, что «нравственная необходимость грядущего мира… неизбежно вытекает из испытаний холокоста» и что «если опыт Освенцима символизирует нашу отрезанность от Бога и от надежды… то опыт Иерусалима символизирует верность Всевышнего своим обещаниям и вечность Его народа». Таким образом, у евреев появляется особая ответственность перед умершими: действовать так, чтобы положить конец ложным ценностям, из-за которых стал возможен геноцид [16].

Начало «историко-позитивистскому» иудаизму положил Захариас Франкель тогда же, когда Ѓирш создавал движение неоортодоксов. Однако детище Франкеля стало явлением прежде всего американским еще в большей степени, чем детище Ѓирша. Дело в том, что в Германии раввины — выпускники Еврейской теологической семинарии в Бреслау, получившие ортодоксальное, по сути, образование, дополненное научно-критическим изучением древних источников, поступали на службу в не отличающиеся излишней строгостью ортодоксальные общины и изредка — в реформистские общины. Но в первом десятилетии XX века в Америке франкелевская концепция истории и обычаев Израиля как источника закона и традиции стала под влиянием Шломо Шехтера фундаментом консервативного иудаизма.

В 1883 году, за три года до того, как выпускник семинарии в Бреслау Моше Гастер эмигрировал в Англию и стал профессором Оксфорда и хахамом ортодоксальной сефардской общины, Клод Монтефиоре нашел себе учителя раввинистической премудрости — еще одного уроженца Румынии и своего однокашника по недавно учрежденной реформистской Высшей школе иудаистики в Берлине Шломо Шехтера. То, что Монтефиоре был вынужден задорого везти учителя из-за границы, как нельзя лучше показывает, какой редкостью были в это время в Соединенном Королевстве ученые раввины. Что касается Шехтера, сына хабадского хасида, он быстро зарекомендовал себя как исключительно продуктивный исследователь критической школы и в 1890 году был назначен преподавать на кафедре Талмуда в Кембридже. Там он прославился тем, что привез в Кембридж немалую часть огромного архива рукописей из каирской генизы — важнейших исторических источников по средневековому иудаизму.

И вот в 1902 году — в том же году, когда его бывший работодатель и ученик Клод Монтефиоре основал радикально-реформистский Еврейский религиозный союз, — Шехтера выманили из рядов британского академического сообщества: ему предложили возглавить нью-йоркскую Еврейскую теологическую семинарию в Америке, основанную за пятнадцать лет до того раввином итальянского происхождения Сабато Морайсом. (Морайс и сам успел поработать в испано-португальской общине Лондона, где был хахамом Гастер, и видел задачу семинарии именно в том, чтобы обучать раввинов традиционному иудаизму и тем самым противостоять приманкам радикального реформизма. Одним из первых восьми семинаристов был Джозеф Г. Герц, впоследствии ставший главным раввином Британской империи.) Умению Шехтера нащупать путь между ортодоксией и реформистами способствовала глубокая личная набожность, научная строгость и ясное представление о роли народа Израиля в прошлом и будущем. Отсюда его формулировка теологической концепции исторической школы в иудаизме: «Для еврея первостепенную важность имеет не просто Библия, полученная в ходе откровения, но Библия в ее историческом самоповторении, иначе говоря, в том виде, как она интерпретируется Традицией». Подобная традиционалистская теология, допускающая изменения в ѓалахе в той мере, в какой они отражают современные обычаи народа Израиля в целом (впрочем, что именно под ними понимать, — большой вопрос), удивительно напоминает восприятие отческих традиций фарисеями эпохи Второго храма. Не случайно Луи Финкелстайн, дольше любого из преемников Шехтера занимавший пост главы Семинарии (и работавший в ней всю жизнь, с момента посвящения в 1919 году до смерти в 1991 году), написал объемистый труд о фарисеях, уделив в нем еврейской жизни Америки XX века ничуть не меньше внимания, чем религиозной группе эпохи Второго храма, которой он номинально посвящен [17].

Шехтер привез в Нью-Йорк целую плеяду крупных европейских ученых, чему в немалой степени помогло относительное процветание многих американских евреев в начале XX века, и в 1913 году основал Объединенную синагогу Америки, которая и сегодня (впрочем, уже под менее амбициозным названием «Объединенная синагога консервативного иудаизма») координирует жизнь консервативных общин в США и Канаде. Первоначальное название организации отражает надежду (вспомним основанный еще в 1873 году реформистами Союз американских еврейских общин), что соответствующая разновидность иудаизма на девственной американской земле станет стандартом. На протяжении почти всего XX века эта надежда казалась не такой уж беспочвенной. Консервативная идеология предписывала соблюдение традиции, но традиции динамичной, формируемой самими евреями, и тем самым давала большой простор для религиозного самовыражения в полном согласии с американскими идеалами личной свободы. Консервативный иудаизм не нуждается ни в постоянном уточнении писаных правил, свойственном современной ортодоксии, ни в характерных для реформистов мучительных поисках консенсуса по принципиальным вопросам. Преподававший в Еврейской теологической семинарии с 1946 года Авраѓам Йеѓошуа Ѓешель настаивал в получившей большое влияние книге «Бог в поисках человека» (1955), что евреи должны стремиться вновь открыть в себе жар религиозного убеждения — посредством не рациональных рассуждений, а экзистенциальных решений, проясняемых посредством разума, научиться вновь испытывать трепет и благоговение, раскрыть свой разум перед исполненным намеков языком Торы и ощутить в исполнении заповедей тайну бытия. Духовный и нравственный подход Ѓешеля оказался в особенности близок семинаристам 1960-х годов [18].

Уверенная позиция консервативного иудаизма в Америке середины XX века подкреплялась общим согласием в вопросе о важности иврита и Земли Израиля как элементов национальной традиции, подлежащих сохранению. Уже в 1905 году Шехтер называл сионизм «великим бастионом против ассимиляции», а в 1913 году — в тот же год, когда при его участии была основана Объединенная синагога Америки, — посетил XI Сионистский конгресс в Вене. Но по многим другим серьезным теологическим вопросам консервативные евреи в минувшем веке просто смирились с наличием разногласий. Так, мнения о богословской значимости холокоста варьировались весьма широко. Ѓешель, сам бежавший из Берлина в 1939 году, в возрасте за тридцать, настаивал, что единственный достойный ответ на холокост — молчание, а философ Ричард Рубенштейн, получивший звание консервативного раввина в Еврейской теологической семинарии в 1952 году, утверждал в своей книге «После Освенцима», впервые опубликованной в 1966 году, что «Бог на самом деле умер в Освенциме», но религиозная общность евреев по-прежнему важна, так как она дает людям чувство, что они не одиноки [19].