В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - читать онлайн книгу. Автор: Рана Авдиш cтр.№ 35

У другой пациентки, которая также не могла говорить, будучи подключенной к аппарату искусственной вентиляции легких, были настолько обезображены артритом руки, что она не могла написать нам ни единого слова. Это стало для нас новой проблемой. Недолго думая, я отыскала в сумке с ее вещами телефон и протянула ей его. Это была обычная раскладушка, не защищенная паролем и заряженная. Я записала ей в телефонную книжку свой номер и сказала: «Вы можете спрашивать все, что захотите».

Ее глаза налились слезами, когда она стала набирать текст своими большими пальцами – единственными подвижными суставами на ее кистях.

«Не могли бы вы позвонить моему сыну? – попросила она, а затем добавила: – Что со мной?»

Мы принялись объяснять, и она так бегло вставляла свои вопросы, что складывалось впечатление, будто мы ведем совершенно нормальный разговор. Мы позвонили ее сыну.

«Это было потрясающе», – воскликнули резиденты, когда мы вышли из палаты. Я попыталась их убедить, что в этом не было ровным счетом ничего потрясающего – я просто отнеслась к ней по-человечески.

Иногда, несмотря на мои постоянные критические замечания, а может, и вовсе назло им, мои подчиненные возвращались к своему бесцеремонному поведению. Больше всего меня выводили из себя ситуации, когда они начинали говорить о пациентах так, словно те их не слышали.

Как-то я наблюдала, как резидент устанавливал крупный катетер в артерию очень больной и находящейся без сознания беременной пациентке, в то время как проходящий специализацию врач – единственный из моей команды, кто уже закончил резидентуру – пошагово его инструктировал. Моя задача заключалась в том, чтобы оценить педагогическое мастерство молодого врача, методично объясняющего все резиденту, что у него довольно неплохо получалось. Когда же самая сложная часть процедуры была позади и дальнейшие действия были сугубо машинальными, не требовавшими полной концентрации внимания, они принялись обсуждать пациентку, стоя прямо перед ней.

«А нам известно, что станет с ребенком, когда она умрет?» – спросил резидент настолько небрежно, что, казалось, ответ его не особо-то и интересует.

«Выйди!» – сказала я. Они оба замерли в оцепенении и посмотрели на меня, пытаясь понять, насколько я была серьезна.

«Брось то, чем ты занимаешься, и выйди, – я указала резиденту на дверь. – Твой товарищ закончит все за тебя». Казалось, они не понимали, как им реагировать на происходящее.

«Немедленно», – добавила я.

По взгляду стягивающего маску резидента я поняла, что он не испытывает ни капли сожаления о случившемся. Единственное, что он испытывал, – так это чувство стыда за то, что его выгнали на глазах у коллеги, и он наверняка думал что-то между «вот бред» и «видимо, она уже совсем поехала».

Всего несколько часов спустя мы изучали вместе с ним компьютерную томограмму ее мозга. Он отек настолько сильно, что шансов выжить у нее практически не оставалось, а еще меньше шансов было на то, что она когда-либо вспомнит состоявшийся рядом с ней разговор. Для меня это, однако, не имело никакого значения. Я хотела, чтобы мы отказались от дурацкой привычки вести беспечные и необдуманные разговоры перед нашими пациентами.

Если мои подчиненные и старались быть все более и более внимательными к тому, что они говорят напрямую нашим пациентам, они запросто могли дать промах, когда не было понятно, какое участие пациент принимает в разговоре. В разговорах, которые происходили рядом с пациентами, а не непосредственно с ними, особенно когда пациенты не могли ничего сказать, либо их разум был затуманен лекарствами или болезнью. Раздражало меня в подобных разговорах прежде всего их высокомерие, многократно усиленное полной незащищенностью пациента. В таких разговорах предполагалось, что разум пациента где-то далеко, что он не имеет никакого значения, вследствие чего каждый считал, будто может безнаказанно говорить все, что вздумается. Для меня то, с какой беспечностью говорил резидент, было наглядным показателем отсутствия у него понимания возможного влияния сказанных им слов на эмоциональное состояние пациента, а также на процесс его выздоровления.

Позже я отвела его в сторонку, чтобы поговорить наедине и спокойно объяснить, какие последствия могут нести подобные беспечные заявления, а также напомнить ему, что нам следует следить за тем, что мы говорим, чтобы ненароком не разрушить доверие к себе, не унизить пациента и не сообщить ему между прочим какие-то дурные новости. Больше всего мы рискуем совершить подобную ошибку именно тогда, когда убеждены, что пациент не в состоянии услышать нас или уловить в наших словах смысл. В подобных ситуациях следует с особенной бдительностью придерживаться тех стандартов, которые мы соблюдаем, разговаривая с нашими пациентами напрямую.

Но тогда у меня не нашлось подобных слов. Я не понимала до конца, почему меня так сильно разозлило то, что он сказал. Я знала лишь то, что когда умирала, то последними услышанными мною словами были: «Она долго не протянет. Мы ее теряем». Эта фраза могла стать последним, что я услышала в своей жизни. Об этом я ему и сказала. И, кажется, он все понял.

В тот первый год я все еще недалеко ушла от своей роли пациента. В лучшем случае мне удавалось выйти на месяц-другой работать на обходах в больнице, после чего с моим здоровьем начинались какие-то проблемы, что-то отказывало и требовало медицинского вмешательства. Я узнала на собственном опыте, насколько это ужасно, когда ты знаешь о предстоящей тебе операции, ожидаешь ее. Хотя в неотложных операциях хватает и своих ужасов, они хотя бы исключают пребывание в состоянии постоянного тревожного ожидания. Когда же операция запланирована, то человеку приходится постоянно иметь дело с мыслями о собственной смертности. «С вероятностью пять процентов через два дня я умру, а с вероятностью тридцать процентов после операции будут какие-нибудь осложнения», – снова и снова напоминала я себе.

Таким образом, мое поведение после того, как мне назначили первую операцию, я бы в общих чертах описала как навязчивое стремление все контролировать. Мой живот, который был столь поспешно зашит в ту самую первую ночь, теперь разваливался на части. Петли моего кишечника то и дело выступали наружу, и мне приходилось принимать их, словно шарики из теста. Мне нужна была операция по установке тончайшей сетки поверх моих внутренностей, чтобы удерживать их на месте. Так как операция была плановой, то у меня было достаточно времени, чтобы самой изучить все связанные с ней аспекты. Подобно собственным пациентам, которые приходили ко мне на прием с распечатанными на бумаге результатами поиска в «Гугле», я принялась читать про различные разновидности используемой в хирургии сетки, которые могли быть использованы, чтобы привести в порядок мою разваливавшуюся брюшную полость. Я находила первоисточники и записывала показатели частоты послеоперационных инфекций и других осложнений для каждого вида сетки. Я засыпала электронный почтовый ящик своего хирурга письмами с «еще одним последним вопросиком», которые возникали у меня в большом количестве посреди ночи после того, как я кликала на очередную ссылку. Мне постоянно казалось, что каждый следующий клик может дать мне искомый ответ. Остановиться было выше моих сил.