В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - читать онлайн книгу. Автор: Рана Авдиш cтр.№ 28

В кажущейся плоской поверхности бетонного покрытия скрывалось целое минное поле всевозможных выступов и выемок. Я встала и выровняла свое тело. Ходьба требовала от меня неимоверной концентрации внимания. Перво-наперво мне нужно было заглушить ошибочные сигналы от своей центральной нервной системы, которые вводили меня в заблуждение по поводу моего фактического положения в пространстве. Если бы я верила этим сигналам, то меня неизбежно бы кренило влево. Я по-прежнему снова и снова врезалась в стены. «На самом деле ты не падаешь вправо, так что тебе не нужно наклоняться влево», – постоянно напоминала я себе, пытаясь как-то обойти неконтролируемый поток ложных данных. «Ты стоишь прямо – просто иди вперед».

Первые несколько шагов были твердыми, однако затем в мое поле зрения влетела птица, и я стала инстинктивно пятиться назад. Ее хаотичный полет помешал мне убедить мой мозг, что я занимаю устойчивое положение, так как мой разум пытался привязать мое расположение в пространстве к расположению птицы. Это было сродни тому ощущению движения, которое возникает, когда сидишь в припаркованной на стоянке машине и вдруг соседняя машина трогается. Мне приходилось согласовывать свое положение с любым движением, происходившим рядом со мной.

Глубокий вдох, вторая попытка. Я расставила руки в стороны, внезапно вспомнив, как пыталась удерживать равновесие на гимнастическом бревне в школе. Я зафиксировала свой взгляд на почтовом ящике и подвинула вперед левую ногу. После трех-четырех шагов я набрала скорость и практически ощутила, как ходьба могла бы быть для меня непроизвольным действием, коим она когда-то и была. От этой мысли о всех своих прошлых навыках, которые я воспринимала как должное, мне стало практически невыносимо грустно, однако я не могла позволить слезам помешать мне нормально видеть. Я отогнала от себя эти мысли и пошла вперед, решительно настроенная забрать почту. На полдороге мне пришлось переключить свое внимание на дыхание. Наполненный жидкостью кармашек решил взять постоянный вид на жительство в том месте, куда привыкло раскрываться мое правое легкое. Мое дыхание стало более частым, чтобы компенсировать сниженный объем поступающего с каждым вдохом воздуха. Из-за жары мне было тяжело втягивать в себя воздух. Казалось, что в воздухе вообще нет кислорода. Мое сердце колотилось изо всех сил, и мне пришлось опустить руки – я была больше не в силах удерживать с помощью них равновесие. Они были слишком тяжелыми, и я больше не могла противиться гравитации. Я остановилась, чтобы отдохнуть и перевести дыхание.

Третья попытка. На этот раз медленней, так как мои бедренные мышцы начали дрожать, намекая мне на то, что пора бы им дать отдохнуть. Еще несколько шагов, и я смогу ухватиться за почтовый ящик и отдохнуть. Проходивший мимо сосед помахал рукой, и мне пришлось мысленно смириться с тем, что у моего жалкого представления наверняка были зрители. Я поморщилась, надеясь, что в сочетании с моими прищуренными глазами это может сойти за некое подобие улыбки. Еще несколько шагов. Я шаркала подошвой по земле (сил совсем не осталось), еле волоча ноги. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от почтового ящика, я оглянулась на наш дом. Прикидывая возможные риски, я не учла, что мне придется возвращаться. Я решила подождать.

Я достала почту и уселась у столба почтового ящика. Понятно, что для меня было главным дойти досюда, и сама почта была не столь важна, однако я принялась разбирать открытки и каталоги, как вдруг наткнулась на счет из больницы. Когда я открыла конверт, волна тепла обдала мое лицо, и меня оглушило давлением воздуха, как если бы я сидела в набирающем высоту самолете. Это был счет за неудавшуюся реанимацию моего ребенка. Я уставилась на него, а затем засунула обратно в конверт. Я хотела было добраться до крыльца ползком, однако, вспомнив про соседей, все-таки встала и аккуратными движениями повторила каждый шаг в обратном направлении.

На кухне меня встретили с объятиями и поздравлениями. «Здорово, не правда ли?» – сказали мне.

Я положила почту на стол и, прихрамывая, ответила: «Знаешь, ходить тяжело. – Затем добавила: – Для меня».

Рэнди взял на себя задачу уладить ситуацию со счетом. Отдел, занимающийся выпиской счетов, объяснил, что счет был составлен, когда истекло время, выделенное на внесение ребенка в наш страховой план. Никто не был в состоянии нам объяснить, в какой именно момент нам следовало позвонить в нашу страховую компанию, если учесть, что формально ребенок никогда живым не был. Прислали нам счет в самый неподходящий момент – в день предполагаемой даты родов, о наступлении которой я всячески старалась не думать, так как никакого ребенка больше не ожидалось. Чтобы уладить недоразумение, понадобилось сделать четыре телефонных звонка. Этой банальной оплошности, сделанной отделением, напрямую никак не участвующим в уходе за больными, оказалось достаточно, чтобы меня сломить.

Этот счет казался мне телеграммой из какой-то параллельной вселенной. Он напомнил мне про эту предполагаемую дату родов, про неосуществленные возможности. Она была так близко, эта наша жизнь в новом доме, в который мы еще не переехали, с аккуратно подстриженной живой изгородью, вместе с нашим ребенком. Она протекала в какой-то призрачной вселенной, в которой меня не мучила боль. В этой вселенной кресло-качалка использовалось бы для кормления ребенка грудью, а не чтобы не дать мне захлебнуться. И хотя счет и напомнил мне, что я не могла быть частью этой вселенной, он в то же время словно дал мне знать, что она была почти рядом, чтобы я могла увидеть все своими глазами. Она была так близко, что я чуть ли не могла просто помахать ей рукой с того места, на котором стояла.

Как оказалось, у каждого были определенные ожидания по поводу того, как именно будет проходить мое выздоровление. Коллеги по работе, родственники и врачи, словно сговорившись, были все как один убеждены, что заметные улучшения должны происходить чуть ли не каждый день. Их ожидания не были основаны практически ни на чем – они просто по какой-то причине думали, что «к этому времени мне должно было стать лучше».

Я не знала, что бы такого еще предпринять, чтобы ускорить свое выздоровление. Я чувствовала себя запертой в разбитом и поврежденном теле, которое было крайне неподатливым. Крупная гематома, которую было слишком опасно удалять, должна была полностью рассосаться моим организмом, что заняло у него добрые двенадцать месяцев. Боль продлилась дольше, однако уже к концу лета я решила, что пора завязать с прописанными мне наркотическими препаратами, призванными ее заглушать.

План заключался в том, чтобы постепенно снижать дозировку наркотиков. Мне составили специальный график, снабдив письменными инструкциями по безопасному отказу от них. Предполагалось, что я буду раз за разом понемногу уменьшать дозу, давая время опиоидным рецепторам моего мозга привыкнуть к отсутствию наркотика. Я принимала уменьшенную дозу морфина, который давал длительный эффект, и старалась продержаться до самого вечера, порой обходясь без дневной дозы. Проблема была в том, что главная причина моих болей – этот наполненный кровью шар, что сдавливал мои внутренние органы, – пока что оставалась без изменений. Но я хотела как можно скорее отказаться от наркотиков. Чтобы избавиться от боли, мне приходилось жертвовать ясностью мыслей, остротой внимания и своей энергией. Полностью заглушить боль мне все равно не удавалось, но при этом я постоянно туго соображала и у меня закрывались глаза. Люди перешептывались, говорили о возможной зависимости. Мои дни проходили ужасно однообразно: боль, таблетка, сон, пробуждение, боль, таблетка, сон. Я молилась о возвращении к желаемой мною жизни.