Дом ее дяди на окраине города оказался приземистым и ветхим, двор зарос опунцией. На подъездной дорожке стоял “форд”-пикап, песчаные ветра Аризоны содрали с него всю краску. Мэрион подбежала к входной двери, встала на коврик, раскинула руки, подняла лицо к синему-синему небу.
– Вот она я, – крикнула она небу. – Порази меня молнией.
Она оглянулась на Расса и засмеялась. Чтобы ей подыграть, он выдавил улыбку, но она уже нахмурилась. Чудачество ее выражалось еще и в резких перепадах настроения.
– Какая же я скверная, – сказала она. – Что если в эту минуту я заболела раком, от которого и умру?
– Вряд ли Господь обидится на шутку. Тем более если вы искренне Его любите.
С таким же серьезным видом она подошла к нему.
– Спасибо. Я верю, вы меня исцелили. Останетесь на обед?
Он замялся – он и так непростительно задержался, учитывая, как долго у католиков длится месса, а ведь еще забирать “виллис”, – и Мэрион настояла, что проводит его до церкви. Они направились обратно, и ее присутствие тяготило Расса сильнее прежнего. Она восхищалась его пацифизмом, восхищалась тем, что ему не сидится в лагере, восхищалась его сочувствием навахо. Всякий раз, опуская взгляд, Расс видел устремленные на него сияющие глаза. Никогда еще на него не смотрели с таким безусловным одобрением, и ему не хватало опыта, чтобы распознать желание в этом одобрении. Когда они дошли до пикапа, у Расса от напряжения раскалывалась голова. Он предложил подвезти ее до дяди, но на лицо ее опять набежало облако.
– Вот вы сказали, неважно, что мы делаем, главное – любить Бога. Вы правда так думаете?
– Не знаю, – ответил Расс. – Навахо не принимают Христа, но вряд ли они обречены на вечные муки. Это было бы несправедливо.
Она опустила глаза.
– Я не верю в загробную жизнь.
– Правда?
– Я считаю, важно лишь состояние души, пока ты жив.
– Этому учит католицизм?
– Нет, конечно. Мы с отцом Фергусом постоянно об этом спорим. Я считаю, в мире нет ничего реальнее Бога, и Сатана не менее реален. Грех реален, и реально Божье прощение. Этому учит Евангелие. А вот о загробной жизни в Евангелии почти ничего не сказано – только у Иоанна. Разве не странно? Если уж загробная жизнь так важна. Когда богатый молодой человек спрашивает у Иисуса, как наследовать жизнь вечную, Иисус не дает ему прямого ответа. Он говорит что-то вроде того, что в рай попадают те, кто любит Бога и соблюдает заповеди, а в ад – богоотступники, погрязшие в грехе. Отец Фергус считает, я должна верить, что слова Иисуса о рае и аде следует понимать буквально: так учит церковь. Но я сотни раз перечитывала эти строки. Молодой человек спрашивает о вечности, а Иисус отвечает: раздай все, что имеешь
[52]. Он говорит, что делать в настоящем, будто бы в настоящем и заключается вечность; по-моему, Он прав. Вечность для нас загадка, как и сам Бог. И необязательно вечность – это райское блаженство или пламя ада. Возможно, это бесконечная благодать или бездонное отчаяние. Пока мы живы, вечность в каждой нашей секунде. В общем, отцу Фергусу от меня одно беспокойство.
Расс во все глаза смотрел на маленькую женщину в зеленом пальто. Пожалуй, тогда он в нее и влюбился. Его тронуло, что ее настолько глубоко волнует тот же вопрос, который занимает его самого. И еще его тронуло, что она облекла в слова мысль, которая давно жила в нем, но он не умел ее выразить. Он остро ощутил, как ничтожен по сравнению с нею. Но не застеснялся – напротив, ему захотелось погрузиться в нее.
– Я зайду в церковь, помолюсь, – сказала Мэрион. – Больно чувствовать себя так близко к Богу и не быть хорошей католичкой. Мне кажется, духовно я давно не развиваюсь.
– Можно я приеду на следующей неделе?
Она печально улыбнулась.
– Не сердитесь, но вы не самый перспективный кандидат, мистер “Бог не обидится на шутку”.
– Вы же сами пытаетесь найти ответ на вопросы веры.
– У меня на то есть причина.
– Какая… причина?
– Позвольте, я… как думаете, вы еще вернетесь в резервацию?
– Когда-нибудь непременно.
– Возьмите меня с собой. Мне так хочется увидеть ее своими глазами.
Мысль о поездке с ней вдвоем на плоскогорье показалась Рассу чем-то вроде награды в царствии небесном – желанной, но такой далекой. Сейчас она скорее напоминала отговорку.
– С превеликой радостью все вам покажу.
– Хорошо, – сказала Мэрион, – теперь мне будет чего ждать. – И добавила, развернувшись: – Вы знаете, где меня искать.
Значило ли это, что можно ее отыскать когда ему заблагорассудится, или только когда он поедет в резервацию? Слова ее можно было истолковать двояко, как и слова Иисуса. Два дня спустя Расс еще ломал голову над толкованием, когда в лагерь на его имя пришло письмо без обратного адреса, но с маркой Флагстаффа. Расс взял письмо, удалился в барак, сел на койку.
Дорогой Расселл!
Я совсем забыла поблагодарить вас за исцеление от суеверия.
Вы так великодушно меня терпели – я словно увидела солнце, которое долгие месяцы скрывалось за облаками. Надеюсь, вы найдете все, что ищете, и даже больше.
Ваша в Боге и в дружбе,
Мэрион
И в письме ее, во фразе “надеюсь, вы найдете” с привкусом прощания, сомневающийся разум углядел бы двусмысленность. Но тело оказалось умнее. Охватившее его ощущение привычно зародилось в паху, но непривычно пропиталось чувством – надеждой, благодарностью, образом конкретного человека, ее одухотворенным взглядом, ее затейливым умом. Рассу не верилось, что такая прелестная женщина считает себя хуже него, однако ж она недвусмысленно написала об этом собственной рукой: “вы меня терпели”. Эти слова так его взволновали, точно она прошептала их ему на ухо.
На следующий день Расс отпросился у интенданта, и тот даже не поинтересовался, по какой причине. Джордж Джинчи по-прежнему устраивал построения и переклички, но с тех пор, как закончилась война, в лагере толком ничего не делали, только имитировали деятельность: сейчас Джинчи пытался раздобыть снаряжение для собранной им футбольной команды. Старый “виллис” каким-то чудом оставался на ходу, и Расс поехал на нем сперва в публичную библиотеку, а оттуда, не найдя Мэрион, к дому ее дяди, который узнал по опунциям во дворе. Как ни странно, без тени страха постучал в дверь. Расс считал, что брак мужчины и женщины – в природе вещей, заповеданной Богом, однако уже не думал о том, что в мире полно женщин и он, быть может, еще с кем-то познакомится: для него теперь существовала одна-единственная женщина. Теперь ему казалось, их случайная встреча в библиотеке несла на себе печать Бога. Постучавшись к ней в дверь, Расс всего лишь воплотил замысел Бога, сотворившего мужчину и женщину, – иными словами, он осознал в себе мужчину.