— И всё равно не было штурма? — поразился Никандр. — Если бы я посмел после смерти Ратора перерезать всех министров и военачальников… долго бы на троне не высидел.
Ламия согласно кивнула.
— Пришлось придумать, почему в замке столько смертей.
— Проклятье? — пораженно переспросил Никандр.
Ламия весело хмыкнула и покачала головой.
— Сама бы я такого не придумала, а слухи, которые ходили в то время в деревнях, до меня ещё не дошли.
— Чума! — воскликнул мужчина, откидываясь на спинку кресла. — В наших краях давно не было чумы!
Ламия подтверждающе кивнула.
— Я сказала, что в замке свирепствует чума.
— Подожди. Когда я не поверил, ты сама сказала, что видела пятна и что это определенно… — под её немигающим взглядом он замолчал.
— А что я должна была сказать? Мне приходится поддерживать легенду до сих пор. А с учетом образовавшейся у меня с тех пор репутации сильного целителя, мне верят… Правда аристократы намек поняли правильно: плохо говоришь о королеве — ты покойник… Повезло ещё что многие здравомыслящие люди при Лареле были ущемлены в правах и возможностях, они видели как разваливается королевство, как нечистые на руку чиновники разворовывают казну, и некоторые из них поддержали меня… в то время я часто гостила в столице, окружала себя этими противниками политики Лареля, прислушивалась и заслужила некоторое если не уважение, то расположение. Ну и моё природное очарование, конечно, сказалось. К тому же у меня был сын — гарант безоблачного будущего Салии, которого мечтали посадить на трон вместо меня.
— Но он умер.
Ламия поджала губы, будто от боли.
— Девяти месяцев беременности и года и шести месяцев его жизни мне хватило, чтобы закрепиться на троне, очистить своё окружение от мерзких пиявок, которые пили кровь Салии при Лареле, заручиться поддержкой министров, которых я назначила на должности, и приобрести некий статус. Некоторую репутацию.
— Репутацию Ведьмы?
— Это было у меня с рождения, — покачала она головой. — Репутацию ПРОКЛЯТОЙ Ведьмы, — поправила она. — После череды смертей меня стали бояться. И прежде влиятельные семьи, и простой люд… Подозреваю, кто-то вспомнил о материнском проклятье, кто-то сопоставил смерти двух моих мужей и отца… В общем, не знаю как, но я стала ПРОКЛЯТОЙ Ведьмой.
— А это не так?
Ламия пожала плечами, как и на заявление о своей ведьминской сути.
— Люди везде умирают. И в замке тоже. Тогда я не придавала этому значения… Да я до сих пор не знаю, когда проклятье начало действовать и что послужило для него толчком. Прокляла меня мать ведь в двенадцать лет, но до девятнадцати или двадцати не было ничего странного.
— Так толчок — это потеря тобой невинности, — уверенно заявил Никандр, вспоминая что ему говорила горничная из гостиницы на границы Салии уже, кажется, целую вечность назад. Однако видя веселый взгляд Ламии, мужчина тут же засомневался. — Нет?
— Нет, — покачала она головой, начиная посмеиваться.
— Но разве первая жертва проклятья — не твой первый муж? — удивился мужчина и снова замер под её хохот. — Нет?
— Нет, — заверила она, а затем добавила: — Точно нет.
— Это ты его? — с пониманием кивнул Никандр. Он и раньше подозревал королеву в этом убийстве, но сейчас почему-то от этой мысли ему стало не по себе. Ламия кивнула. — Я так и знал! А второй муж? — Ещё один кивок. — Отец? — И снова кивок. — Ты меня пугаешь…
— Меня в то время тоже сильно напугали, — печально сказала Ламия и снова принялась ходить перед столом, поправляя кольца на пальцах. — Отец скрывал меня, не показывал никому, запрещал появляться на людях. Если мы куда-то выезжали, то я обязательно ехала в крытой карете, за шторой. В седло я садилась, только если поблизости не было никого… Наверно, он понимал или догадывался о моей привлекательности для мужчин, которая начала проявляться лет в пятнадцать или, может, раньше. Я же в то время была очень любопытна, сама не догадывалась о своих… чарах и их последствиях, предупреждения Рамилии не слушала, во все пыталась влезть, мечтала о троне отца. Замуж мне не очень хотелось, я мечтала править сама без мужа, много читала, училась ради этого… И однажды вышла к пиру, когда отец собрал своих дружков. Там было много влиятельных людей Салии и мне хотелось с ними познакомиться, наладить связи, — Ламия презрительно хмыкнула над своими юношескими задумками. — Там-то меня и заметил будущий муженек.
Он был из Таров. Это очень влиятельная семья в Салии. Они будут претендовать одни из первых на трон, если меня не станет, — пояснила она, хотя Никандр уже об этом знал. — Точно так же было и тогда: если бы Ларель умер, они бы первые заявили права на трон… А увидев меня, он решил это сделать, видимо, раньше времени, — Ламия брезгливо поджала губы и поморщилась. — Не прошло и месяца споров и уговоров, как отец согласился отдать меня, семнадцатилетнюю принцессу, замуж за старика… своего ровесника, пьяницу, дебошира, глупца, от которого вечно воняло кислятиной от вина и прогорклым маслом. За женатого человека с двенадцатью детьми и внуками!
Конечно, я не согласилась. Так и сказала отцу, что он с ума сошёл, если решил, что я пойду замуж за подобное… нечто, — сдержалась Ламия от ругательства. Она металась из стороны в сторону, в голосе её было столько ненависти и жестокости, что Никандру становилось не по себе. Он даже был сосредоточен не столько на рассказе, сколько на эмоциях, которые она показывала. С подобной злостью она не говорила даже об отце. — И он меня запер! Отец меня запер в материнской башне! — Ламия неожиданно закричала. — Как мать меня запер! И не открывал! Проходили сутки, двое, трое. Мне несколько раз принесли еду и все! — с горечью сказала она и Никандр слышал в её голосе слезы обиды. Даже о побоях она рассказывала не так, будто со шрамами на ступнях смогла смириться, а простить трехдневное заключение — нет.
— Я не могла позволить отцу сделать из себя ещё одну мать. Я видела, что с ней случилось в тех стенах. Видела её безумие. И становиться ею не собиралась… Замуж мне бы всё равно выйти пришлось — я же принцесса, мне полагается выйти замуж и родить наследника. И через три дня заключения я решила, что лучше буду несчастной в браке, но королевой, чем сгнию в башне, как мать.
— Ты дала согласие?
— Дала, — кивнула Ламия, останавливаясь перед столом и встречаясь с ним взглядом. — Меня грела мысль, что он старый и скоро умрёт, как и отец. Утешала себя, что, когда они оба отправятся в мир иной, я останусь на троне одна. Сыграли свадьбу. Нас отправили в покои.
Никандр сцепил руки в кулаки и отвел взгляд, а она, словно не замечая его реакции, продолжала, смотря куда-то вперёд, но не видя того, что находится перед ней, будто перенеслась мыслями в ту ночь.
— Я понимала, что мне нужен сын для закрепления власти… Но он был такой противный, мерзкий. Опять напился… Я его попросила об отсрочке, сказала, что не готова.