Позже я зашел домой к Эс, чтобы осмотреться.
Куча одежды, обуви, украшений, виниловых пластинок, плакатов с рокерской, битловской и другой тематик, несколько пепельниц, набитых под завязку, нычки с пустыми бутылками, ведра таблеток, раскиданных по всем поверхностям, где только можно, и целая стопка тетрадей.
Я снова закурил, почувствовав тошноту, и уселся их читать.
Она вела дневники, еще с начальных классов. Писать и вправду любила, но первые записи отдавали такой детской наивностью.
Дальше шла средняя школа, серьезные проблемы в семье, конфликты со сверстниками, превращение из гадкого утенка в прекрасного лебедя.
Старшая школа запомнилась первой любовью, первым разочарованием и первой попыткой суицида. Тогда она поняла, что не совсем здорова и обратилась за помощью. С тех пор с лекарств не слезает, а ее записи по степени прогресса можно сравнить с автопортретами Пикассо.
Здесь и про меня есть. Много чего написано. Будто она за мной следила. Я словно разрыл тайник Хельги Патаки. Даже представить себе не мог, насколько сильно она меня любила. Зачем это было скрывать?
Последняя тетрадь заканчивалась стихом:
Взяв руку твою безмолвно, для себя открываю окно –
Портал в неизведанный красочный мир без существ мифологии, старых преданий, образов сказочных, гурьбы персонажей, притаившихся там, далеко.
Окно то увешано бисером, кайма расписная, золотая резьба на нем, но главным достоинством все же является то, что храниться в нем:
Безмятежность, души откровение, мелодичное пение грез, беспробудное счастье, звон куполов, крылья воли и слова, крепко-липучий сон и, играющий в самом сердце, без конца заведенный тромбон.
Время танца в том месте границ не имеет, все идет своим чередом.
Каждый миг, каждый шаг, поворот, реверанс череды изменяет счет:
Раз, и песня печальная ловит лучший мотив;
Два, и танцовщица траур сменила;
Три, и бурного плача лишает главы сладкий стон –
Таков лейтмотив водевиля.
И так в моем каждом касании –
Тело жаром и током пронзает насквозь.
Исполнись так пара желаний, удивлена я нисколько не буду, наоборот,
Увижу, насколько силен магнетизм двух людей, поражающих силу природы;
Увижу я время, пространство, Вселенной исход;
Увижу я старых и слабых, прошедших свой путь, насыщенный, полный ярких событий, тяжелых забот.
Но из доступных мне перспектив и реалий, я краешком глаза, украдкой в тени, могу лишь представить путь созидания, окаймленный звездою мечтаний.
Путь, что пройдут два любящих сердца, став друг для друга пределом желаний.
Это последнее, что она написала. Я вырвал листок и положил себе в карман.
Еще остался кот. Нужно забрать его себе.
Кое-как герметично уместив кота под плащом, я бегом добрался своего дома. Зайдя в квартиру, я посмотрел в зеркало и увидел там обветренное лицо со сдвинутыми вниз бровями.
И долго я ходил с такой гримасой?
Покормил животное.
Осознал, что я способен выполнять только незначительные действия.
Нашел недопитую бутылку виски и начал глушить ее.
Что уж там. Нашел все, что можно выпить в этом доме.
Дальше не помню.
Уснул, наверно.
Какая теперь разница?
В своем стремлении вспомнить забытое я гнался так сильно, что вовремя не разглядел главное.
Мне не нужно было ничего вспоминать. Мне нужно было осознать и прочувствовать, что, то самое ценное и значимое в моей жизни было у меня под боком. Это она стала моим важным этапом в жизни, она изменила мое восприятие мира, она была частью моего ржавого механизма, без которой он бы даже не начал работу.
И я ее потерял.
18
– Привет, – навестил Мара.
– Хуле тебе надо?
– Мне нужна твоя помощь.
– О-хо-хо, неужели? А с какой стати я должен вставать с кровати ради тебя?
– Моя подруга умерла.
– Жаль это слышать, но я тут причем?
– Ты не мог бы хоть на секунду перестать брызгаться желчью и выслушать меня? – закричал я.
Он слегка оторопел и кивнул.
– Мы были с ней близки. Так, как ни одни люди в мире, хоть и знали друг друга не так долго. Я не солгу, если скажу, что это был самый лучший человек в моей жизни. Еще никогда я не встречал подобных ей.
– Кто это был?
– Это была Эс, не буду называть настоящего имени, потому что никто, кроме меня не достоин его слышать.
– Эс? Я ее знаю.
– Да?
– Еще как. Это далеко не первое ее имя.
– Я в курсе, теперь.
– Она была моим частым гостем.
– То есть?
– Медикаменты у меня брала. Ну, ты знаешь, какого рода.
– Зачем?
– Либо у нее заканчивались нужные таблетки, либо она хотела получить кайф. Говорила, что ее уже ничто не вставляет настолько сильно, чтобы плыть по течению жизни, как все нормальные люди, не думая о том, в какой из следующих дней лучше уйти из жизни.
– Это в ее стиле.
Повило настолько долгое и гнетущее молчание, что я забыл, зачем пришел.
– Ты что, пьян? – спрашивает.
– А ты бы не был? Что за ебанистический вопрос?
– Я не в этом смысле. Я теперь чист. Даже энергетики не пью, так что извини. Наверно, я проецирую свою пороки и комплексы на других людей, как бы ты сказал в этой ситуации.
– Рад за тебя, правда. До сих пор не могу назвать адекватной причины, которая бы послужила разрыву нашей дружбы, но я рад, что ты налаживаешь свою жизнь.
– Смотри не расплачься, пусечка.
Не знаю, что на нас нашло, но мы крепко обняли друг друга, как в старые добрые времена.
– Так что ты хотел? – спрашивает Мар.
– Вот так просто? Никаких уламываний тебя на протяжении получаса?
– Говори уже, пока я заинтересован.
– Я хочу спеть на могиле Эс. Для этого нужен ты.
– Ты че, упоролся?
– Да, это звучит странно, но я хотел бы отдать ей какую-нибудь дать уважения.
– А я зачем нужен?
– Не прикидывайся. Мы в школе с тобой играли в школьной группе. У тебя еще есть гитара?
– Издеваешься? Я давно ее продал.