Шуры-муры на Калининском - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рождественская cтр.№ 32

Но если ничего стоящего в магазине не находилось, то есть почти всегда, чтобы не идти домой с пустыми руками, покупала замысловатые и никому не нужные консервы — скажем, «Завтрак туриста» с перловкой, рыбу в томате, фасоль со шпиком или вообще банку страшных, сто лет назад отваренных макарон с вкраплением свинины. Ну и конечно, традиционные спички, соль, сахар — то есть все, что могло храниться годами, — а потом складывала добычу на антресолях. «Плавали, знаем», — говорила она Алене, когда та в очередной раз вопросительно поднимала брови, глядя на неаппетитные контейнеры, которые никогда не открывались. «Советскому человеку необходимы запасы, без этого никак».

Один раз Лида урвала огромные замороженные лангустовые хвосты, длинные, с руку толщиной, целую коробку, на которой было жирно написано «Cuba». И хоть по правилам торговли нельзя было отпускать в одни руки большое количество, как это называлось, «одного наименования товара», а тем более целую коробку, в случае с этими невиданными морскими гадами сделали исключение. Спросом они не пользовались, а мариновались на прилавке льдышками вот уже какую неделю — и ни одной покупки. Хоть в нагрузку продавай! Они были огромные, вида непривычного, еще и заиндевевшие, не разберешь, что это. Лидка бы тоже никогда на такой неизвестный продукт не позарилась, но уговорил Лев, сказал, что это что-то вроде больших раков и готовить можно, наверное, так же, он где-то читал. Или на котлеты, как вариант. Купили. К тому же лангустов этих можно было взять много, а это уже большой плюс. Затолкали их в морозильник и стали поджидать подходящего случая, чтобы удивить гостей заморским деликатесом. Хотя, кроме Левы, об этих больших хвостах никто ничего не знал, Лидка у всех спрашивала. Ну и постепенно лобстеры или лангусты эти, черт их разберет, разошлись по тарелкам за милую душу. Первый раз Аллуся решила пару хвостиков отварить, но получилось неважно, довольно жестко и резиново, хотя вкус был вполне похожий на рачий. Остальных лангустов готовила Лидка, чтобы дочь не портила продукт. На котлеты она их, конечно, не извела, а придумала проще — размораживала, вырезала верхнюю членистую пленку, которая держала мясо, густо сыпала чесноком, смазывала горчицей, перцем и майонезом и запекала в печке. Когда было почти готово, сдабривала, если был, тертым сыром. Получалось восхитительно! А когда через недельку Лида снова пошла за понравившимся товаром, ей досталось только два хвоста, за которыми пришлось полтора часа отстоять в очереди. Народ распробовал. Зато купила тогда несколько банок импортного лимонного сока, чистого, жгучего, неразведенного. Зачем — и сама не поняла, но все брали и она не устояла. И чуть позже, кстати, он очень пригодился.

Кто-то из гостей — кажется, Мамед, прекрасный певец и очень знающий товарищ, — залил его в правильной пропорции с водкой в сифон, и на выходе получилась сбивающая с ног шипучка, которая практически мгновенно убивала все нажитые за миллионы лет разумные человеческие навыки и функции. Уже после двух рюмок этого прекрасного игристого напитка у самых проверенных и стойких киряльщиков, которые могли выдержать многочасовые возлияния чистого менделеевского продукта, отказывали ноги, мягчело и оседало тело, а голова могла издавать только мычащие звуки и подавать аварийные сигналы хлопаньем ресниц. Но вышедший из сифонной комы позже с удивлением и нескрываемым наслаждением вспоминал и подробно описывал то восхитительно-странное состояние, когда сидел, парализованный почти полностью, и внешне напоминал задумчивый умиротворенный кабачок. Зато внутри у кабачка в это тихое и полусонное, но, как выяснилось, весьма яркое время происходили мощные события, которые он мог легко, как ему казалось, увидеть, повернув глаза внутрь, на сто восемьдесят градусов так, что они с нескрываемым трепетом и любопытством смотрели на мозг. И это было самым пронзительным чувством за всю жизнь! Так, собственно, описывал свое «сифонное состояние» один из гостей Крещенских, в прошлом врач, а ныне известный писатель. Он объяснил на своем птичьем языке, что в лимоне самая большая концентрация витамина С, а еще А и В, пектин, какой-то там гесперидии и эфирное масло, которое взрывается и становится еще более насыщенным, соединившись со спиртом. «Хотя, — заметил он, — грустно до слез, но алкоголь и витамин С несовместимы. Но изредка этим можно и пренебречь, это я вам как врач говорю». Тем более, вся эта волшебная несовместимость возрастает в геометрической прогрессии, когда водка с цитрусом прогоняется через углекислый газ: тогда реакция следует почти мгновенно, словно цунами — казалось, вот только что все было спокойно и безмятежно, полный штиль, как вдруг — шум, грохот, тебя несет, закручивает, поворачивает, вспенивает, кидает на дно, выбрасывает на поверхность, бьет о скалы и непонятно — ты уже жив или еще.

Сифон всегда стоял на гостевом столе, внося хоть какое-то разнообразие в алкогольное советское однообразие. Ведь очень редко когда удавалось достать «Чинзано» или модный джин «Бифитер», не говоря уже о виски «Джонни Уокер». Нюрка взяла сифон под опеку и обожала с ним общаться, хотя понять не могла, как такое может происходить — наливаешь в него воду из-под крана, а на выходе получаешь газировку, как в автомате на улице за одну копейку. Баллончики она в расчет как-то не принимала, но аккуратно вела их подсчет и все удивлялась несправедливости — комплект стоил один рубль тридцать копеек за десять штук, а использованные вместе с коробкой сдавали всего по восемь копеек за штуку. И, чтобы купить новую пачку, нужно было доплатить целых пятьдесят копеек. То есть, догадывалась хитрая Нюрка, пятьдесят копеек стоил воздух, каким-то чудесным образом запрятанный в этот баллончик. «Бе-зо-бра-зи-е», — шипела она не хуже самого сифона, раскладывая баллончики, похожие на боевые патроны, в сохраненную коробку. Трогательно считала его домашним питомцем, держала на подоконнике, чтобы ему видна была улица и солнышко, постоянно протирала влажной тряпочкой и что-то ласково нашептывала, когда заправляла. «Совсем дурочка она у нас», — думала Лидка, глядя на ее игры, и качала головой.

Как зачастили к Крещенским всеобщие любимцы — певцы Коб и Муслимов, молодые, харизматичные, громкие, — в корне изменилась и жизнь самого подъезда. Оба эти красавца были живыми воплощениями Бога, пусть публика у каждого была своя, соперничающая, неважно. Их не просто обожали — боготворили. На улице мгновенно считывали, как они ни камуфлировались, и через пару минут они обрастали толпой девушек, которые доводили своих кумиров до адреса. Даже несколько шагов — от машины до подъезда — певцам не удавалось пройти незамеченными.

Консьержки в высотке на Калининском часто являлись теперь на дежурство со своими чадами и домочадцами, чтобы попытаться, так сказать, прикоснуться к прекрасному и взять автограф. Или хотя бы посмотреть, как «прекрасное» проходит к лифту. Устраивали партизанские засады и хитроумные ловушки. Старенькие консьержкины мамы или бабушки скапливались в подъезде в послеобеденное время и тихонько сидели, сопя, во втором ряду у стеночки за основной линией обороны — столом с дежурной — и вязали нескончаемые шарфы или шуршали газетами, чтобы занять время, пока не появится Сам. Неважно кто, но хоть кто-нибудь из телевизора. Пусть даже какой-нибудь композитор, хотя композиторы, конечно, не входили в первый эшелон звезд. Ну правда же, согласитесь, в лучшем случае они просто сидят за роялем, что-то наигрывают, одна голова торчит, их и не видно толком. В общем, если уж дело на то пошло, они не самые известные, без обид, по телевизору лица за инструментом совсем не разглядеть, и толком их могут узнать лишь знатоки, а певец — он на самом видном виду, у микрофона, посреди сцены, красивый, голосистый, значимый. И ждали, конечно же, их, певцов! Или актеров. Композиторы так, на худой конец.