Заслужить смерть - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Булгакова cтр.№ 25

— Ты упомянула школу. Кажется, в ней учат не только счету и грамоте, — он выжидающе вскинул бровь.

— Ты прав. Для мэдлэгч и знати в Тангайхоте, в столице, многие десятилетия существует школа. Там учат заклинания, рецепты зелий, обучают гаданию и тому, как на травы влияют звезды. Каганатский, аваинский, итсенский или торэйанский там тоже изучают.

Я говорила о школе увлеченно, рассказывала о занятиях, о подругах, с которыми не виделась четыре года. Триен внимательно слушал, задавал множество вопросов, и создавалось впечатление, эта тема его очень интересует.

Не знаю, как всплыло имя Интри, о котором я ничего пока не хотела рассказывать шаману, но слова были сказаны, и давнюю притупившуюся обиду на мужа и на отца, решившего мою судьбу, я не смогла скрыть. Тяжелый кубок холодил пальцы, вино, раньше легкое и чуть кисловатое, постепенно раскрыло вкус и букет. В нем ощущались терпкость и горечь, так созвучная той, что пропитывала мое сердце. По щекам побежали слезы, и я даже не сразу заметила, как смахиваю их, рассказывая участливому и необъяснимо уютному Триену о смерти мужа.

Только тогда я по-настоящему оплакала Интри. Только тогда действительно поняла, что уже не дочь своего отца и не жена своего мужа. В тот вечер впервые пришло понимание того, что я осталась без рода. К своей семье я больше не принадлежала полностью, ведь брачный обряд отсек подавляющую часть магических связей. Но и к роду Οрлов я уже не относилась. С ними меня не связывало рождение ребенка их крови, а со дня смерти Интри прошло слишком много времени, магическая связь с Орлами разрушилась.

Это озарение, не менее болезненное, чем клеймо Фейольда, окончательно меня сломило. Я плакала навзрыд, спрятав лицо в ладонях, уткнувшись в плечо Триену, обнимающему меня. Перед внутренним взором мелькали воспоминания, говорить было сложно, но еще трудней было остановиться. Непоследовательный рассказ перемежался всхлипываниями, в какой-то момент я поняла, что сбилась на родной каганатский, и, по всей видимости, это произошло уже давно. / Триен вряд ли понимал хоть слово. Но меня это не смущало, скорей, радовало. Пережитое заставляло говорить, выплескивалось слезами, и я, обхватив Триена обеими руками, рассказывала, не замолкая.

Постепенно тело налилось тяжестью, моя речь замедлилась, на смену болезненному возбуждению пришла благодатная сонливость. Я ощущала тепло обнимающих меня рук, ласку и участие, голос северянина звучал успокаивающе, убаюкивающе. Я вздрогнула, неожиданно превратилась, но и тогда Триен не выпустил меня, а подхватил, отнес на постель.

Подушка, теплое одеяло или то, что Триен убрал руки, вернуло мне человеческий облик.

— Спи, отдыхай, — посоветовал шаман и поправил мне на плече одеяло.

Помню еще, что чувствовала, как он делал мне новую примочку. Прохлада немного привела меня в чувство, хотя ни сил, ни желания открыть глаза уже не осталось.

— Надеюсь, ты не слышишь и не перекинешься ночью, — прошептал Триен. — Говори, тварь.

Как мило с его стороны позаботиться о том, чтобы у меня сразу после пробуждения была возможность говорить. Нужно будет поблагодарить его за это утром…

Настоятельная просьба назвать цену помощи натолкнула Триена на совершенно неутешительный вывод. Алима не верила в бескорыстие и, судя по напористости и напряженному голосу, поверить не могла. А потому пришлось придумывать такое вознаграждение, которое объяснило бы решение Триена сопровождать девушку в Каганат.

Заклинание, завершающее отрезок жизни, подействовало удивительно сильно, но шаман считал, что это к лучшему. Алима поделилась воспоминаниями и таким образом освободилась от них. Зачарованное вино и особенности магических потоков дома должны были помочь ей залечить душевные раны. А их у двадцатилетней каганатки оказалось много, слишком много.

Благодаря памяти Санхи, Триен знал, что девушки из родовитых семей, а мэдлэгч всегда относились именно к таким, не вольны в выборе мужа. И в Каганате, и в Итсене, и в Аваине судьбы дочерей устраивали родители. У мэдлэгч, в отличие от простых смертных, была привилегия. Взаимное притяжение даров, развившееся в любовь, могло порушить сговоры родителей. Οбъяснение этому было простым: дети, зачатые в основанных на любви союзах, обладали более сильными дарами.

Политика, вечная гонка за могуществом. Только и всего.

Алима это понимала, хоть и не называла вещи своими именами. И все же, как стало ясно из ее рассказа, считала, что заслуживала если не любви, то брака, основанного на взаимном влечении. Ведь ее дар был вполне сильным и давал ей право выбирать мужа. Оттого особой горечью полнилась так и не облеченная в слова мысль о том, что Интри купил себе жену.

Триен знал, что так поступали многие. Понимал, что война забрала много жизней, в том числе и мэдлэгч-мужчин, а отцу Алимы нужно было позаботиться о будущем дочери. Он все устроил, не упустив своей выгоды, и дело было не только в богатом выкупе за невесту, но и в новых связях семейств.

Алима все это отлично понимала и, рассказывая, как просила старшую женщину рода вмешаться, проговорилась, что считала себя преданной. После этих слов Триен задумался о том, как примут Алиму в отчем доме. Согласно брачному договору купли-продажи девушка перешла в собственность Интри из рода Орла. Возможно, было правильней идти не к родителям Алимы, а к родственникам погибшего мужа. Смерть говорил о другом пути, более безопасном для Алимы, и Триен подозревал, что это связано с родом Οрла. Правда, догадывался, что в семью мужа девушка возвращаться не захочет и болезненно воспримет разговор на такую тему.

Но в любом случае это было делом ближайших дней, а не часов, и Триен решил сосредоточиться на простых житейских задачах. Для начала восстановить резерв, вылечить начинающуюся у Алимы простуду, попробовать снять ошейник, блокирующий магию девушки. Триен помнил видение, в котором Фейольд именно за ошейник схватил Алиму, и не особенно рассчитывал избавиться от этого артефакта.

Черноволосый самовлюбленный северянин по первости раздражал. После рассказа девушки об издевательствах Фейольда было в пору ненавидеть, но из-за предсказания, из-за разговора с Зеленоглазым наглый маг казался Триену неживой глиняной куклой, а не человеком. Бояться глины, испытывать по отношению к ней какие-то эмоции шаман считал глупым. Она просто существовала, выполняла свою роль, для чего-то была нужна и даже незаменима. Триен старался думать именно так, сохранять отстраненность мышления, иначе память десятки раз снова и снова воскрешала видение, тот момент, когда Фейольд ногой вгонял в грудь шамана арбалетный болт и наслаждался чужой болью и смертью.

Эти образы были жуткими, и каждое воспоминание о них холодом сковывало сердце, дышать становилось трудно, а в ушах звучал голос Зеленоглазого: «Ты не обязан это делать. Она тебе никто. Подумай, решение должно быть взвешенным».

Громким словам вроде «благородство» и «малодушие» Триен не доверял. Он знал по собственному опыту и по воспоминаниям семи перевоплощений Санхи, как часто пряталась гниль там, где на вывеске красовались отвага, честь и человеколюбие. Видел предательство друзей, наговоры на смерть, которые Санхи делала по просьбе ближайших родственников жертв.