Например, алатырница наконец узнала, откуда рядом с княжеским дворцом такие угодья и почему Китеж не растет в эту сторону. Оказалось, земли эти считались заповедными, и не то что строить дома, но вообще въезжать сюда мало кто имел право. Разумеется, княжич входил в число избранных. Как он сказал доверительно, охота для него была отдушиной, и если бы не она, вообще непонятно, как жил бы. Да только вдоволь резвиться нельзя даже ему: хозяин здешних лесов был строг и в вотчину свою пускал неохотно.
То они шли пешком, то опять посылали коней в намет взапуски, то легко рысили по едва заметным тропкам. Потом лес незаметно сгустился, деревья сблизились, и ехать получалось только шагом друг за другом или на расстоянии – рядом кони помещались не везде, но лес был чистым, без завалов, рачительный хозяин ему достался.
– А мы куда-то в определенное место едем или просто прогуливаемся? – спросила алатырница, с удовольствием вглядываясь в зеленую лесную тишину и вдыхая теплый древесно-прелый запах.
– К реке, – отозвался княжич. – Там место красивое и водяной добродушный, очень лошадей любит и поговорить тоже. Да и лошади в воде поиграть не прочь, Уголек так точно.
Дружески беседовать с водяными Алёне не случалось, природные духи очень не любили желтый янтарь и всячески его избегали. Те из них, что не злые и не пытались путников губить, вообще редко себя людям показывали, только красный янтарь и мог их вызвать для беседы, но там у них и выбора особого не было, сила чародейская не позволяла увиливать. Выходит, что княжичу редкое почтение оказывали.
В Алёне вступили в противоборство любопытство, потому что с водяным познакомиться хотелось, и тревога: она была не уверена, что от духа удастся спрятать янтарь так же, как от людей. Последнее в конце концов победило, и она задумалась, как бы заставить спутника отказаться от такой прогулки, но ее опередили.
Где-то сбоку громко, надрывно завизжала женщина, а следом за тем – оглушительно, жутко затрещало, словно там одно за одним падали деревья. Кони шарахнулись, заплясали, затрясли мордами, но всадники сумели справиться, осадить их.
– Здесь всегда так? – спросила Алёна в растерянности.
Визг повторился, кажется, ближе. В той стороне громко ухнуло, деревья вокруг заходили ходуном, как в бурю. Уголек опять шарахнулся, заржал тоненько.
– Первый раз, – нахмурился княжич.
Алатырница, мгновение поколебавшись, повернула коня к источнику шума. Вороной заартачился, привстал на дыбы, но несколько злых, с оттяжкой, ударов хлыста под тихую ругань его убедили. Волей-неволей Алёна вспомнила свои же вчерашние слова о конских статях и норове: как в воду глядела! Эх, как там ее добрая, верная, надежная Свечка? Не обижают ли в княгинином доме? С виду она неказиста, да только и не так пуглива, как этот красавчик!
С игреневым княжич управился вскоре, нагнал. Кони по-заячьи петляли по лесу, норовили уклониться с дороги. Алёна сквозь зубы на все лады костерила вороного и просила его не споткнуться: не хватало еще ему ногу сломать! Тот порой оступался, цепляясь за корни, но пока везло.
– Помогите! – Крик раздался совсем рядом, и из леса на взмыленной хрипящей лошади им наперерез вылетела какая-то женщина.
Заметив всадников, она повернула к ним и лихо осадила рядом трясущегося не то от скачки, не то от страха коня. Алёна с огромным изумлением узнала во всаднице Светлану, князя Краснова вдову.
– Что там? – спросила алатырница резко.
– Леший, – отозвалась Светлана, тяжело дыша. На княжича с его спутницей смотрела странно, но о постороннем тоже не заговаривала. – На Павлинку разозлился!
– Стой, Алёна, куда?! – окликнул алатырницу княжич, не отважившись следовать за ней.
– Лесника зови! – бросила та через плечо, нахлестывая коня. – Давай-давай, Уголек, не позорь славные конюшни! – цедила сквозь зубы.
С каждым скоком коня лес темнел, словно дело стремительно шло к ночи. Кругом выло и хохотало, скрежетало и гулко ухало, ветки как живые цепляли за одежду, хлестали по лицу. Пришлось перейти на рысь, а там и на рваный, дерганый шаг с припрыжкой, пока конь не заплясал и не начал пятиться, упершись окончательно.
Алатырница подобрала стремена и спрыгнула на землю, держа поводья. Уголек, почуяв свободу, заметался сильнее, забил ногами, замотал головой, чудом не сдергивая Алёну с места. Косил дикими глазами, прижимал уши и не ржал – всхлипывал. Она едва сумела отстегнуть повод от уздечки, чтобы конь ни за что не зацепился, и тот сорвался прочь с места в намет.
Смотав повод и начаровав «светлый взор», Алёна упрямо зашагала вперед, туда, где бесновался рассерженный леший. Матушка знает, чем боярышня так его разозлила, но бросать все как есть и ждать, пока княжич лесника найдет, алатырница не собиралась. Видела она, что мог сделать разгневанный лесной хозяин с человеком, притом напрямую ему не вредя. Если Павлина еще жива, то в любой момент могла обмереть от страха.
Заклинать домовую и природную нечисть Алёне никогда не доводилось, дар не тот, но знала, как это делается и что можно противопоставить. Боевых алатырников учили и тому, как подобных духов усмирять, поэтому сейчас она шла вперед с твердым намерением отобрать у взбешенного лешего добычу. Не желтому янтарю леса бояться, это лес пусть трясется и пощады просит!
Алёна сделала не больше десятка шагов, когда ветки заплели путь, корни обхватили сапоги, а хохот леса стал издевательским.
– Ах вот ты как? А мы вот так! – воскликнула она азартно, и на ладонях полыхнуло пламя.
Махнула рукой – листья на окрестных ветках запеклись и пожухли, осыпались пеплом тонкие сучки, корни, как живые змеи, расползлись в стороны, попрятались под листвой.
По лесу прокатился низкий стон, и будь у Алёны шерсть, она бы на холке встала дыбом. Но алатырница упрямо стиснула зубы, набычилась и двинулась вперед – молча, не таясь, твердо ступая.
Коли нечисть лютует – по-доброму с ней нельзя, поглумится только, заморочит, и сгинешь безвестно, – так говорил наставник в школе. Коли сила есть, так надо вынудить духов просить, и вот тогда уже разговоры разговаривать.
Сажени не миновала, опять дорогу застили ветки – темный шиповник с острыми колючками. И новый взмах – опять пламя не подводит, опять преграда осыпается пеплом.
Стон, скрежет совсем рядом, но Алёна и к такому была готова, и падающее дерево истлело, не успев коснуться земли. Алатырницу обдало волной белого пепла, она упрямо тряхнула головой. Еще несколько шагов сквозь черный, яростный, жуткий лес…
– Пошшто лес гу-убишшь? – прикатилось со всех сторон злое, шелестящее, с треском сучьев и уханьем совы.
– Выйди, лесной хозяин, поговорить надо! – Звонкий девичий голос прокатился эхом, запутался в гневном гвалте рассерженного леса.
Мгновение – и деревья впереди заскрипели, отклонились в стороны, пропуская темного великана, живую гору – прелые листья и еловая хвоя, даже «светлым взором» целиком охватить не получалось. Только горели красными угольями большие глаза в вышине – в трех, а то и в четырех саженях. Надвинулся, навис, развел огромными руками ветки над головой. Стращал.