Очевидно же, что жизненного опыта у нее нет. Когда Петра говорила товарищам о профессоре Сауэрбрухе, своем наставнике и покровителе, глаза у нее светились от восхищения, а руки двигались быстрее и увереннее. А когда один пациент в ярости обругал всех последними словами, она быстро перекрестилась и только потом убежала за помощью.
С точки зрения Джеймса, самое очевидное объяснение расположения Петры — в том, что она юная, застенчивая, романтичная девушка с естественными потребностями, кроме того, она сочла его довольно симпатичным: белые зубы, широкие плечи. Война идет уже почти пять лет. Вряд ли ей было больше шестнадцати-семнадцати, когда буднями для нее стала суровая и тяжелая больничная жизнь. Как ей время от времени давать выход своим мечтам и фантазиям? Была ли у нее вообще возможность любить и быть любимой?
Джеймс ничего не имел против того, что пробудил в ней какие-то фантазии. Девушкой она была довольно милой и красивой. Подметивший это Джеймс пользовался ее заботой. Пока она впихивает в него еду после сеансов электрошоковой терапии и прикрывает окно, когда от сквозняка деревенеют мышцы шеи, тело его не подведет.
— Ну давайте же, герр штандартенфюрер! — продолжила уговоры она, стаскивая ноги Джеймса с кровати. — Так не годится. Вам же поправиться надо, правда? Значит, надо встать и походить!
Джеймс встал между кроватями и начал пробираться к центральному проходу. Петра кивала и улыбалась. Подобного рода особое отношение Джеймс ценил меньше. Из-за него к нему и другие медсестры относились внимательнее, а особое отношение чревато неприятными последствиями.
Однако атаки Джеймс ждал не с этой стороны. Все чаще и чаще в палате повисали настороженность и напряжение. У него это ощущение возникало внезапно, словно укол в плечо. А сегодня снова чувствовалось что-то не то. На проход Джеймс смотрел сквозь склеившиеся ресницы.
В тот день Брайан посмотрел на него уже в третий раз и попытался заговорить.
«Бога ради, Брайан, да хватит на меня так открыто пялиться!» — думал он, в то время как Брайан не сводил с него умоляющего взгляда. Петра взяла Джеймса под руку, как обычно, беседовала с ним о том о сем и тянула в другой конец палаты, к окну рядом с тележками. Джеймс заметил, как за его спиной Брайан с трудом пытается встать. Он не сдавался, хотя с предыдущего сеанса электрошоковой терапии прошли лишь сутки.
У хрупкой медсестры иссяк поток слов, когда Джеймс опять потянул ее к кровати. Не надо ему оказываться в одном углу с Брайаном. Увидев реакцию Джеймса, Брайан бессильно опустил руки. Потерянный, он откинулся на изголовье, пока Джеймс шел мимо с усердной Петрой.
«Брайан, сейчас ты слаб, но завтра утром вновь соберешься с силами, — думал Джеймс. — Не буду я тебя жалеть! Просто оставь меня в покое! Ты же прекрасно знаешь, что это лучший выход! Я нас отсюда вытащу. Поверь! Но не сейчас! За нами наблюдают!» Джеймс услышал, как заскрипела кровать Брайана, и почувствовал отчаянный взгляд, буравящий ему спину.
За ними тихонько прошелся рябой Крёнер и потрепал Брайана по плечу.
— Gut Junge
[5], спляшем польку, — проворчал он и затряс решетку в изножье ближайшей кровати.
Итак, «Ганга Дин». Джеймс вырвался из рук Петры и лег на кровать. «Как же звали тех проклятых сержантов? Вспоминай, Джеймс! Ты же знаешь!»
Крёнер сел и засмотрелся на зад Петры с белым болтающимся бантом — та уже вернулась к работе.
— Славная попка — а, герр штандартенфюрер? — спросил он, обращаясь к Джеймсу.
Каждое слово — как ледяной укол.
Великан согнул ноги и стукнулся о край кровати — затрясся весь железный каркас. Джеймс на его вопросы никогда не реагировал. Когда-то же он наверняка замолчит.
Пациенты по бокам от Крёнера уселись, как грифы, в постелях и уставились на Брайана — тот зарылся в одеяла и обессиленно улегся в неаккуратной куче. «Угомонись, Брайан, — мысленно взмолился Джеймс, — или нас прикончат!»
Глава 12
Лишь провалившись в глубокий сон, Джеймс вспомнил имена, причем вспомнил так неожиданно, что открыл глаза и стал вглядываться в серую полутьму палаты. Оставшихся двух сержантов из фильма «Ганга Дин» звали Макчесни и Баллантайн.
К реальности его вернули тяжелое дыхание и доносящийся отовсюду храп. Сквозь ставни просачивались слабые лучи света. Джеймс досчитал до сорока двух. Вновь появился луч света. Часовые на вышке за бараком СС свое дело знали и еще несколько раз повернули прожектор, а затем спрятались под крышу из рубероида. Четвертую ночь подряд шел дождь, и всего две ночи назад от горных склонов эхом отдавались бомбардировки Карлсруэ — забегали часовые, резко выкрикивая приказы.
Поджав под себя ноги, зарыдал пациент с девятой кровати, гауптштурмфюрер — однажды при наступлении на Восточном фронте он больше десяти часов пролежал под придавившим его деревом, а его собственная группа зачищала территорию огнеметами. В ту ночь в палате не спали они двое. А сейчас — только Джеймс.
Тяжело набрав воздуха в грудь, он вздохнул. В тот день он заставил Петру краснеть. Как обычно, медсестра и санитар Воннегут с железным крюком вместо руки просматривали сводки, пока он не схватился за маленький газетный кроссворд, — всякий раз, когда не получалось подобрать слово, он молотил жалким протезом по столу и недовольно вопил.
Воннегут держался сам по себе, так как атмосфера в палате весь день царила тяжелая.
В отношениях между Петрой и старшей медсестрой повисла напряженность. Сначала она поправила медсестринский значок Петры на косынке, а затем прибрала несколько мелких выбившихся светлых прядей. Потом Петра поправила старшей медсестре партийную эмблему на правом лацкане и протерла ее рукавом — ярко засияла красная эмаль, обрамляющая белые буквы: «Verband Deutsche Mädel»
[6].
К вечеру, когда у Петры должен был начаться выходной, старшая медсестра отослала ее сменщицу в другое отделение под предлогом помощи новичкам. Очевидно, это была месть — Петра вспыхнула и угрожающе замахнулась в ее сторону, едва та отвернулась.
В нее — взбунтовавшуюся, в туфлях без каблуков, сером платье и белом фартуке — невозможно было не влюбиться. Джеймс улыбался всякий раз, как она наклонялась и чесала под коленкой, где ее ноги туго обтягивали черные шерстяные чулки.
В интимный момент, когда глаза Джеймса прошлись по ее фигуре, она обернулась и поймала его взгляд.
Тогда она и покраснела.
Рядом с ним беспокойно заерзал Крёнер — обычно это означало, что он просыпается. «Сдохнуть бы тебе во сне, свинья!» — неслышно прошептал Джеймс и заставил себя думать о Петре. В это мгновение она, наверное, лежит в своей комнатке на чердаке, а снится ей то, как он на нее посмотрел, — точно так же он сейчас думает об ответном взгляде. Лучше бы Джеймсу без всего этого обойтись. Тяжело быть молодым, когда распирают фантазии, реализовать которые невозможно.