– Остановите здесь, – сказал Тимур водителю.
Тот молча притормозил у ворот, взял протянутую Тимуром пятидесятку, потянулся было за сдачей, но, остановленный жестом, сунул купюру в карман и спросил:
– Вас подождать?
– Не надо, я не знаю, сколько здесь пробуду. Оставьте мне номер телефона, я перезвоню.
– Только заранее звоните, сюда еще доехать надо, – водитель протянул визитку.
Тимур открыл заднюю дверь, взял с сиденья сумку – черную, с логотипом известной спортивной фирмы, ту самую, которую три дня тому назад получил в камере хранения. Ту самую, в которой лежали шесть брусков взрывчатки, небольшая коробочка со взрывателем и листок с отпечатанной на компьютере инструкцией. Ту самую, хранение которой уже само по себе тянет на солидный срок, а применение – даже думать не хочется. И на снисхождение рассчитывать не приходится, ведь он уже один раз нарушил закон. То, что он задумал, с точки зрения Уголовного кодекса называется терроризмом. Даже если уничтожить он собирается свой собственный дом. Дом-убийцу, унесший жизни всех, кто был ему дорог, кто любил его таким, какой он есть.
Подъездная дорожка была завалена снегом. Закрытые роллетами окна первого этажа придавали дому сходство с неприступной крепостью, но Тимур знал, где хранятся ключи от этой крепости. Судя по отсутствию следов, внутри никого не было, и все-таки Тимур нажал на кнопку звонка. Тот отозвался резкими и отрывистыми, словно пулеметная очередь, звуками. Постояв немного под дверью, Тимур вставил ключ в замочную скважину, медленно повернул – замок не издал ни звука – и толкнул дверь. В лицо пахнуло сыростью. В холле было темно и холодно. А еще тихо. До звона в ушах. До непереносимого желания заорать во весь голос, лишь бы прогнать эту одуряющую тишину. Тимур щелкнул выключателем, и резкий звук отрезвил его, привел в чувство. Он принялся щелкать выключателями на панели у двери. Одна за другой загорались бра на лестнице. Той самой, по которой семь лет тому назад он не мог заставить себя подняться. Стилизованные под старину светильники словно манили за собой – сюда, иди сюда!
Тимур поставил сумку на пол возле вешалки, сделал шаг, и вдруг внимание его привлек предмет, лежащий на любимой матерью оттоманке. Это была сумочка, из тех, в которых женщины носят свои безделушки. Неужели он ошибся и Артем все-таки здесь? Да еще и не один, а с девушкой? Это никак не вязалось с образом сына, сложившемся в голове у Тимура: худой, нескладный молодой человек, сидящий за компьютером спиной к открытой двери. Эта спина, сутулая, с торчащими, словно обломки крыльев, лопатками часто снилась Тимуру по ночам, и тогда он просыпался от собственного крика и до утра не мог заснуть. Тимур двумя пальцами потянул сумочку за ремень, открыл. Обычные женские мелочи, мобильный телефон, обмотанный резинкой для волос, паспорт. Чувствуя себя любопытной кумушкой, Тимур открыл его и содрогнулся. Девушка на фотографии была очень похожа на Ольгу. Не в прямом смысле похожа. Внешне она была совсем другой. Но в открытом взгляде ее чувствовалась какая-то жертвенность, какая-то отчаянная обреченность, как у Ольги, когда они сидели в баре на следующий день после знакомства. Перед тем, как Тимур сделал ей предложение. В тюрьме, многократно прокручивая ленту воспоминаний, Тимур понял, что Ольга уже тогда знала, чем закончится их встреча. Потому и хотела уйти. И все-таки осталась. Ольга… Карина… Такие разные и такие дорогие ему женщины. Это были самые большие в его жизни подарки судьбы. Подарки, которые он не смог сберечь.
Тимур положил паспорт и сумочку на место и поднялся на второй этаж. Заглянул в отцовский кабинет, спальню. Ничего не изменилось. Время застыло в четырех стенах, не зная, куда двигаться дальше. Гостиная. На двери – остатки бумажной ленты, здесь убили Марию. На косяке – черточки, сделанные простым карандашом: Карина отмечала рост Артемки. Последняя – чуть выше Тимурова локтя. Он сглотнул, прогоняя подступивший к горлу ком. Дальше по коридору – комната сына. Дверь, как всегда, открыта. Тимур прислушался – нет, не похоже, чтобы там кто-то был. Да и звонок нельзя не услышать. Остановился в дверях, замер, вслушиваясь в тишину, и шагнул, словно нырнул в пропасть. Никого. Подростковый диванчик, на столе – ни компьютера, ни книг, ни конспектов. Ничего из того, что обычно сопровождает студенческую жизнь. Лишь на книжной полке жмутся друг к другу обложками потрепанные школьные учебники да фотографии на стенах. Раньше их здесь не было. Вставленные в рамки и вывешенные на всеобщее обозрение счастливые мгновения прошлой жизни. Мать, отец, Карина, Ольга… Такое вольное обращение с семейной историей покоробило. Тимур предпочел бы спрятать ее, чтобы доставать и переживать заново в полном одиночестве. Воспоминания делали его слабым. А он не мог позволить себе быть слабым. Вероятно, позже, но не сейчас. Больше всего ему хотелось уйти, отгородиться от воспоминаний дверью. Но как оставить их здесь? Плохо слушающимися пальцами Тимур принялся снимать фотографии. Справившись, огляделся по сторонам. На подоконнике он заметил еще один снимок. Без рамки – видимо, Артем еще не успел ее купить. Мужчина и женщина в спортивных шапочках улыбались в объектив. Почему-то подумалось, что это какие-то знакомые сына из Швейцарии. На всякий случай Тимур прихватил и эту фотографию – вдруг Артему она дорога, раз собрался повесить ее вместе с родными. Странная вещь: при жизни Артем не особо жаловал бабушку с дедом. Карину еще как-то уважал, Марию побаивался, а Ольгу… Наверное, со временем, как и у каждого человека, у Артема произошла своеобразная ревальвация отношения к близким. Пусть даже запоздалая. Ведь не зря же он повесил их фотографии в своей комнате?
Выйдя из комнаты, Тимур оставил дверь открытой, сам не зная, зачем он так поступает. Наверное, по укоренившейся когда-то привычке. Положил в карман фотографии и пошел к лестнице, мысленно прощаясь с родительским домом. Спускаясь по ступенькам, он вдруг понял, что колеблется относительно принятого им решения. Может, все-таки стоило поинтересоваться мнением сына? А вдруг за те годы, пока его не было, дом стал по-настоящему родным для Артема? Хотя не похоже. Взгляд скользнул вдоль кованой лестничной решетки, потускневшей от времени, остановился на геральдической лилии, покрытой толстым слоем пыли. Может, этот цветок был последним, что видела Карина в своей жизни. Может, он помнит ее крик. Ведь она же наверняка звала на помощь. Тимур вдруг почувствовал, что не может сделать ни шага. Ноги словно приросли к ступенькам. Дом, зная, что задумал его хозяин, удерживал, по-отечески старался уберечь от опрометчивого поступка.
* * *
Свет был невыносимо ярким. «Вот как он выглядит, пресловутый свет в конце тоннеля», – подумала Кристина, и тут же прооперированная нога напомнила о себе ноющей болью.
«Это хорошо, – Кристина пошевелила ногой в поисках более удачного положения, – болит, значит, мы еще живы, Ася. Ася?»
Бледная и неподвижная, Ася всем своим видом опровергала эту мысль.
– Ася! – Кристина потрясла подругу за здоровое плечо. – Очнись! Да очнись же, пожалуйста! Слышишь? – она замерла, вслушиваясь в тишину. – Наверху кто-то есть! Ася! Ну пожалуйста, ответь! Ася! Не молчи! Господи! Помогите! – и закричала во весь голос: – По-мо-ги-те-е-е!